120 дней Содома, или Школа разврата

– И опять я, господа, – так начала она, – выступлю участницей истории, которую сейчас расскажу вам. Это был некий врач. Первым делом он осмотрел мои ягодицы, нашел их превосходными и потому битый час занимался только целованием и облизыванием моего зада. Наконец признался мне в своих маленьких слабостях: он обожал дерьмо. Я-то уже об этом знала и все приготовила. Для таких случаев у меня имелась ваза из белого фарфора, и я наполнила ее доверху. Как только он увидел эту здоровую колбасу, он с жадностью набросился на нее и стал пожирать. Могла ли я оставаться без дела? Я взяла хлыст из бычьих жил, – именно таким инструментом полагалось приласкать его сзади, – грозно взмахнула хлыстом и обрушила на его спину, произнося при этом страшные ругательства. Он меня не слышит, но приходит в полное упоение: проглотив все, извергается и опрометью кидается прочь, не забыв оставить на столике полновесный луидор.

Немного спустя я вручила Люсиль еще одного, с которым ей пришлось изрядно потрудиться. Этому требовалось, чтобы предоставленное ему дерьмо было получено от какой-нибудь старой нищенки, а чтобы его не обманули, старушка должна была испражниться в его присутствии. Я подыскала ему семидесятилетнюю каргу всю в коросте и язвах, которая распрощалась с последним своим зубом лет за пятнадцать до этого. «Хорошо, отлично, – проговорил он. – Это как раз то, что мне надобно». Затем, заперевшись с ним и порцией старушечьего кала, Люсиль, девушка столь же умелая, как и любезная, должна была принудить его съесть это гнусное дерьмо. Он им любуется, принюхивается к нему, даже трогает, но на дальнейшее решиться никак не может. Люсиль, не боящаяся сильнодействующих средств, сует тогда в огонь каминный совок и, раскалив утварь докрасна, объявляет, что с целью придать ему решимость выполнить то, что она от него требует, немедленно прижжет ему задницу. Наш старичок дрожмя дрожит, пробует, но результат тот же: он не может превозмочь отвращения. И тут Люсиль, прекратив увещевания, спускает с него штаны, обнажая дряблый, весь в шрамах от подобных операций старческий зад и легонько проводит совком по ягодицам. Старик чертыхается, Люсиль прижимает сильнее, добирается до самой дыры, и старик побежден болью: он откусывает небольшой кусочек, его ободряют новым прижиганием и, наконец, наступает финал. Большего неистовства в момент извержения спермы мне видеть не доводилось: он вопил благим матом, катался по полу, со стороны его можно было принять за взбесившегося или эпилептика. Но по завершении процедуры он, очарованный нашим изысканным обращением, обещал мне стать завсегдатаем нашего дома, лишь бы я предоставила ему ту же самую девицу; вот только старух он просил менять всякий раз. «Чем отвратительней они будут, – сказал он, – тем больше я буду платить. Вы вообразить себе не можете, как это меня возбуждает. Сам себе не могу в этом признаться».

Его приятель, присланный им уже на следующий день, заходил, на мой взгляд, еще дальше. В отличие от предыдущего, этому вместо поджаривания задницы требовалось, чтобы его лупили раскаленными каминными щипцами, да еще дерьмо требовалось ему от самого старого, самого грязного, самого мерзкого из рыночных крючников. В нашем доме служил с незапамятных времен восьмидесятилетний лакей; он удивительным образом подошел для этой операции. Гость с наслаждением набросился на его еще неостывшее говно, а Жюстина в это время обхаживала его щипцами, которые и держать-то в руках было трудно – так они были раскалены. И этими щипцами надо было еще прихватывать куски его плоти, словно бы поджаривая их.

Третьему надо было, чтоб его кололи большим сапожным шилом в задницу, живот, в яйца и член. Ну и обычный для этих случаев гарнир: он поедал дерьмо, которое ему подавали в ночном горшке. Правда, этому было безразлично, чьим дерьмом его кормят.

Вам и не вообразить, господа, до чего только не додумаются люди в своих разгоряченных фантазиях! Я знавала одного из той же породы, который требовал, чтобы я била его палкой по заднице до тех пор, пока не съест дерьмо, которое при нем вытащат из выгребной ямы, и только после того, как съедал последний кусок, я ощутила на своих губах вкус его неподатливой спермы.

– Все понятно, – произнес Кюрваль, щупая в это время ягодицы Дегранж. – Но я уверен, что можно зайти и еще дальше.

– Еще дальше? – спросил герцог, энергично разминавший голый зад своей сегодняшней супруги Аделаиды. – И куда же ты собираешься?

– Далеко! – ответил Кюрваль. – По мне, так в этих вещах нет никакого предела.

– И я так же считаю, – отозвался Дюрсе, прервав на время содомировать Антиноя. – У меня в голове вертятся еще более утонченные свинства.

– Ручаюсь, что знаю, на что ты намекаешь, Дюрсе, – сказал епископ, единственный из друзей, бездельничавший в эти минуты.

– Что за дьявол! – воскликнул герцог. – О чем вы говорите?