13 дверей, за каждой волки

Фрэнки прислонилась к двери и толкнула изо всех сил. Уткнувшись носом в древесину, она ощутила, как пахнет дверь: карандашом и чем-то еще. Дымом, хвойным ароматом чистящего средства для окон, солью и по2том тысяч рук. В голове начали роиться воспоминания: она сидит в ванне, тетя Марион трет ей спину, по крошечной чикагской квартирке эхом разносится пистолетный выстрел, потом она ползет к двери спальни; целуется в оранжерее с Сэмом, думая, что их никто не видит; молится о бомбежке в Чикаго, чтобы сестра Джорджина прекратила побои. Каждая закрытая дверь была проверкой, каждая открытая – ловушкой. А сейчас она закроет дверь, и за стуком пишущих машинок никто не услышит ее криков.

Из ее горла вырвалось рыдание.

– Ты закрыла? Или мне надо сделать это самому?

«Ничего не случится, все в порядке, он нормальный, он лишь хочет продиктовать письмо, просто письмо», – говорила она себе, но тело не верило. Его колотило и трясло, оно роняло слезы и зудело. Фрэнки повернулась лицом к двери, чтобы мистер Гилхули не видел слез, внезапно заливших ее щеки.

– Эй, что случилось? С тобой там все хорошо?

В тот момент он говорил по-доброму, и это стало последней каплей. Она закрыла лицо руками и разрыдалась как ребенок.

* * *

Мистер Гилхули позвал Ванду, та отвела Фрэнки в дамскую комнату и дала ей стакан воды. Как сказала Ванда, мистер Гилхули решил, что у Фрэнки «женские проблемы», и она так его напугала, что он не будет диктовать ей снова и вообще, если она не хочет.

Ванда отпустила Фрэнки домой пораньше, но, когда девушка подумала о «доме»: тесных комнатках с отцом, который «есть, но его нет», противном Дьюи, широкоскулой Бернис и Коре с расхлябанной походкой, – она решила вместо дома пойти в кафе.

Фрэнки села за стойкой, и подошедшая официантка налила ей кофе.

– С вашего позволения, выглядите вы неважно, – улыбнулась официантка.

– Спасибо, – сказала Фрэнки.

– Не за что. – Она поставила маленький кувшинчик сливок. – Плохой день?

– Да.

Она не стала объяснять, да официантка и не ждала.

– Сахара нет. Вчера кончился.

– Ничего страшного, мне не нужно, – ответила Фрэнки. – И тостов, пожалуйста. С маргарином.

– Будет сделано.

Она подошла к окошку и сказала повару, который глянул на Фрэнки и сунул в тостер несколько ломтиков хлеба.

Фрэнки отпила кофе. Ей нравилось, как здесь пахнет, все эти ароматы еды: подливы, мяса, сливок и пирогов. И хотя на улице было жарко, ей нравилось тепло кафе. Нравилось, как довольные и счастливые на вид люди жуют сандвичи. Никто не щелкает на шумных пишущих машинках, никто не просит написать под диктовку письмо и не пытается запереть тебя за закрытой дверью.

Официантка поставила перед ней тарелку с тостами.

– Ешьте, пока горячие.

Она была белой, с кудрявыми рыжими волосами – дружелюбными волосами – и большими серыми глазами, круглыми, как монета в четверть доллара.

– Вам нравится ваша работа? – спросила Фрэнки.

– А вам зачем? Ищете?

– Просто любопытно.

– Мне нравится. Харви, – она склонила голову в сторону повара, – дает мне ланч. Я люблю ланч.

Фрэнки улыбнулась.

– Я тоже. – Она посмотрела на руки официантки: кольца не было. – Вы замужем?

– Ну и ну, вы любопытная. Харви, эта девочка хочет знать, замужем ли я.

Харви усмехнулся, вытирая руки о белую рубашку.

Официантка с именем Нэнси на бейджике сказала:

– Я живу одна. У меня комната над магазином хозтоваров в соседнем подъезде.

– Комната?

– Да, комната. Знаете, с кроватью и шкафом. Ванная общая, но и так годится. Дешево.

Комната.

– Это ваша собственная комната?

Официантка рассмеялась.

– Ну а чья же еще? Уинстона Черчилля?

– Уинстона Черчилля, – повторил Харви, опять усмехаясь.

Всю дорогу домой Фрэнки думала о комнате Нэнси. Комната, которая была ее собственной и целиком для нее одной. Почему бы и Фрэнки не иметь что-то такое? Работа ей не нравилась, она не хотела, чтобы ей диктовали снова и вообще, но она усердно трудилась, зарабатывала деньги. И в любом случае их квартира слишком тесная.

Но она не могла бросить Тони. Она так сильно хотела собственную комнату, что почти ощущала ее вкус, но никогда не бросила бы Тони в одном доме с Бернис, Корой и Дьюи.

Она нашла отца в обувном магазине – тот прибивал новые каблуки к каким-то старым ботинкам. Он улыбнулся ей своей улыбкой, которая «есть, но нет» и опять занялся ботинками. Он вбивал в дерево маленьким молоточком крохотные гвоздики.

– Папа, – сказала Фрэнки, – что ты думаешь, если у меня с Тони будет комната?

Он вытащил изо рта гвоздики, которые держал в зубах.

– А? Что ты говоришь? Какая еще комната?

Выражение его лица говорило, чтобы Фрэнки остановилась, но она не остановилась – не могла.

– Ну, здесь тесновато. Я подумала, что могу взять немного денег из своего заработка и снять комнату для себя и Тони, чтобы освободить вам больше места. Я знаю, что Ада не…

– Ада прекрасно содержит дом, прекрасно, – сказал он. – Что ты такое говоришь? Ты спятила?

– Я просто думала, что…

Он постучал по рабочему столу.

– Нет. У моих девочек не будет никакой комнаты.

– Папа, если ты просто подумаешь о…

Он побагровел и погрозил ей ботинком.