13-й карась

– Слово это, – тут Петрович хлопнул себя пониже спины, – не литературное, чтобы его в письмах расписывать. Вот он и не договорил.

– После такого «в» многоточие ставят, – опять не согласился Егор, – а тут его нет.

Дед Миша кряхтя, поднялся с койки и подошёл к Шурке.

– У тебя в классе Иван или Игорь есть?

– Нету, – недоуменно посмотрел на него Шурка.

– А Инга или Ирина?

– Ира есть, – всё ещё не понимая, куда клонит дед, кивнул Шурка.

– Тогда пиши, – весело тряхнул своей рыжей копной Миша: – Иркин кот телятину выел.

– Какую телятину? – рассмеялся Петрович.

– Которую Ирка на базаре купила, – невозмутимо доложил дед Миша.

Услышав это, палата зашлась от хохота. У Шурки даже письмо из рук выпало.

– А Ирка, – выдавил он сквозь смех, – на базар не ходит и кота у неё нет. У неё аллергия на котов.

Желтушные прямо-таки покатились по постелям. А дед Миша и вовсе осел на пол и теперь дрыгал ногами, словно в припадке.

– Ладно, – заключил, отсмеявшись, Егор, – «икэтэвэ» пока отложим. Что дальше?

– «Вэкэнэпэтээм», – прочёл Шурка.

– А это просто, – заявил дед Стёпа. – Это надо переводить так: всесоюзный кардиологический научно-производственный театр миниатюр.

– Ты уж совсем, Стёпка, загнул, – подхватился с пола дед Миша. – Какой «всесоюзный», если Советского Союза давно нет.

– Ну, может, тогда всероссийский или всебелорусский, – пошёл на попятную лысый дед.

– А причём здесь кардиологический научно-производственный да ещё театр?

– Ну, уж нет! – упёрся Стёпка. – С этим как раз всё правильно. Ты же сам видел, как этот пацанёнок под окном силача изображал? То-то. Значит, театр. А кардиологический потому, что в этом театре актёры так играют, что любого зрителя могут до сердечного приступа довести. Ну, а раз они такое вытворяют, то это или садисты, или для научных целей.

Дед Стёпа решительно обернулся к Шурке.

– Друг-то твой, часом, не садист?

– Нет, вроде, – испугался тот.

– Значит, правильно, – с умным видом заключил дед, – научно-производственный театр.

7

Когда Лера вновь появился под окнами инфекционного отделения, за окном Шуркиной палаты всплыли все пять физиономий. Шурка показал письмо и нарисовал на стекле воздушный знак вопроса. Только тут до Леры дошло, что его аббревиатурный код не так-то легко понять. Тогда он стал показывать в лицах, что зашифровано в письме. Вначале он сгорбился и повязал себе на голову невидимый платок.

– Ага, – понял Шурка, – это его бабушка Анисья Николаевна.

Потом Лера выпрямил спину и прошёлся плавной поступью, словно лебёдушка.

– А это моя мама, – улыбнулся Шурка.

Лера протянул руку от имени елены Михайловны и тотчас согнулся, изображая, как в ответ здоровается его бабушка.

– Встретились, – переводил Шурка.

Тут Лера стал грозить пальцем, показал на себя. Почесал в затылке и помотал головой. А после опять сгорбился, плюнул в кулак и влепил кому-то высокому со всего маху.

– Похоже, его бабка твою мамку вдарила, – прокомментировал дед Миша.

– Подрались, – ахнул Шурка. – Не может быть?

Палата буквально прилипла к стеклу, пытаясь разгадать смысл Лериной пантомимы.

В это время за Лерой не менее пристально следил ещё один человек. Находился он в главном корпусе больницы и был облачён в белый халат. То был местный психиатр по прозвищу Пардон. Нервно хмыкнув, психиатр вызвал санитара.

– Пардон, дорогуша, – сказал он. – Видите дурачка возле инфекционного отделения?

Здоровенный санитар, фамилия которого соответствовала его внешности – Могильник, подошёл к окну.

– Вижу, Антон Палыч, – кивнул он.

– Приведите, – психиатр поднял со стола лист бумаги с надписью «Найти человека» и пояснил: – Из закрытого отделения республиканской психбольницы пациент сбежал. Выдаёт себя за актёра. Очень похож.

8

Коля Могильник был санитаром находчивым и дельным. Чтобы не вспугнуть больного, он решил разыграть перед ним целую комедию. Для этого Коля раздобыл пуховый платок, пёстрый женский халат и костыль, который взял напрокат в хирургическом отделении. Вскоре по внутреннему дворику больницы шкандыбала согнутая в три погибели дебелая старуха. Постукивая костылём, она неспешно приближалась к ничего не подозревающему пациенту.

Лера тем временем исчерпал весь запас жестов, но так и не смог растолковать содержание письма. Когда он совсем отчаялся, из-за угла инфекционного отделения вышла с пустым ведром тётка Фрося. Увидев крикливую санитарку, Лера попятился к можжевеловым кустам, ограждавшим аллею от больничного садика. И вот тут нервы у Коли Могильника, который подобрался к беглому психу на расстояние каких-то двух десятков шагов, не выдержали.

– Держи его! – крикнул он зычно, адресуясь к санитарке. – Не пускай!

Тётка Фрося тотчас уронила ведро и разбросала в стороны свои крепкие руки. Только потом она осмотрелась в поисках того, кого надо держать.

Обернувшись на крик, Лера увидел невероятное. На его глазах толстенная и, казалось, беспомощная старуха отбросила костыль, сорвала с головы платок и превратилась в могучего мужика, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего. Лера растерянно улыбнулся Шурке и развёл руками: мол, тут какое-то недоразумение.