1356

— Он — простая душа, — так сказал Роланду отец Маршан, — Но Господь смог человека создать из простой глины.

«Простая душа» Скалли чесал ногу, бурча что-то о впустую теряемом времени. Другие рыцари хранили молчание, пока отец Маршан сыпал звучными латинскими фразами. Он благословил меч Роланда, возложил на темя рыцаря-девственника длани и повесил ему на шею вышитый ключами святого Петра кушак. Обряд был долгим, свечи догорали одна за другой, как в Страстную пятницу. Потухла последняя свеча, и часовню освещали только луч лунного света, падавший сквозь одинокое стрельчатое окно и лампадка перед серебряным распятием, на которое с обожанием взирал Роланд. Рыцарь-девственник нашёл своё Деяние, подвиг, достойный его чистоты, и Роланд верил, что непременно отыщет «Ла Малис».

И тогда закричала Женевьева. И закричала опять.

Кин с отцом Ливонном подъехали со стороны подъёмного моста. Кин окликнул часового на стене. Тот мельком взглянул на парламентёров и продолжил мерить шагами парапет.

— Эй, ты слышал меня? — проорал Кин, — Передай своему господину, что у нас его женщина. Он же хочет её вернуть, а?

Подождав и не получив ответа, Кин возмутился:

— Иисусе, парень, ты меня слышишь? У нас графиня твоя!

Часовой снова выглянул в щель меж зубцов и снова спрятался.

— Ты, что, глухонемой?

— Сын мой! — подключился отец Ливонн, — Я — священник! Мне нужно побеседовать с твоим господином!

Без толку. Лунный свет заливал замок и серебристо дробился на колеблемой ветром поверхности воды во рву. Кроме часового никого на стенах замка видно не было. Кин чувствовал себя неуютно. Он знал, что Томас и его люди присматривали за парламентёрами из-за деревьев, а кто сейчас взирал на двух всадников около рва из бойниц замка? И хорошо, если просто взирал, а не взводил арбалет. Овчарки, поскуливая, вились вокруг лошади Кина.

— Эй! — надрывался Кин, — Меня слышит хоть кто-нибудь?

Флаг над крепостным донжоном трепыхнулся и опал. Где-то заухала сова, обе собаки насторожились, нюхая воздух. Элоиза тихо зарычала.

— Тише, девочка, — успокаивающе проворковал ей Кин, — Потерпи. Завтра пойдём зайца затравим, а то и оленя.

— Англичанин! — раздался голос со стены.

— Сам ты англичанин! — окрысился Кин.

— Утром приезжай! С первым светом!

— Мне надо поговорить с твоим господином! — закричал отец Ливонн.

— Ты — поп?

— Да!

— Вот ответ лично тебе, отче!

Тренькнула спущенная тетива арбалета, и в десятке шагов от парламентёров в грунт воткнулся болт.

— Похоже, нам, правда, придётся ждать утра, святой отец, — сделал вывод Кин, поворачивая лошадь.

До утра, так до утра.

Граф Лабрюиллад ужинал. Ему подали оленину, жареного гуся, окорок и любимое кушанье — блюдо откормленных на просе пичужек-овсянок. Его повар умел готовить их правильно: топя птичек в вине и быстро поджаривая на открытом огне. Граф поднёс тушку к носу. Ноздри задрожали, втягивая исходящий от птахи аппетитный дух. Голова поплыла, и граф вгрызся в нежное мясо. Жёлтый жир потёк по всем подбородкам Лабрюиллада. Кроме овсянок, повар графа запёк трёх вальдшнепов, вымочив их в соусе из вина и мёда.

Поесть граф любил. Его неприятно задело то, что гости: тощий отец Маршан, сэр Робби Дуглас и придурковатый девственник де Веррек, проявили возмутительное неуважение, занимаясь чепухой вместо того, чтобы разделить с хозяином замка трапезу. Ждать их он не собирался. Иглоклювые вальдшнепы остынут, да и овсянки хороши, пока горячие.

— Де Веррек отлично справился, да? — поинтересовался граф, отрываясь от овсянок.

— Да, Ваше Сиятельство, — ответил управляющий.

— Парнишка привёз жену Ле Батара! Роланд, хоть и дурень, но не бесполезный, — граф хихикнул, — Давай-ка взглянем на неё!

— Сейчас, Ваше Сиятельство?

— Развлечение всяко получше, чем вой этого пса! — граф ткнул полуобглоданным скелетиком в бренчащего на арфе менестреля.

Тот исполнял балладу собственного сочинения прославляющую подвиги Лабрюиллада (также сочинённые трубадуром).

— Наутро всё готово? — спросил, обсасывая костяк птички, граф.

Управляющий, дёрнувшийся было привести Женевьеву, остановился:

— Что подразумевает Ваше Сиятельство под «всё»?

— Оружие, броня, жратва… Чресла Господни, кто из нас двоих управляющий, я или ты?

— Всё готово, Ваше Сиятельство.

Лабрюиллад неопределённо хрюкнул. Герцог Бери призвал его на службу. Надо было ехать в Бурж. Герцог, тоже мне, скривился Лабрюиллад. Сопляк. Граф хотел бы, как и прошлые два раза, игнорировать вызов, а потом отговориться тем, что не получил его, но сопляк был не просто сопляком, а сопляком, в чьих жилах текла кровь короля, к тому же в тексте арьер-бана имелось деликатный намёк на то, что троекратный отказ от исполнения вассального долга может повлечь за собой конфискацию земель. Оканчивалось послание так: «…Мы уверены, что Вам подобные санкции не грозят никоим образом, ибо Вы известны крайней щепетильностью в исполнении взятых на себя обязательств, а посему мы с нетерпением ожидаем в Бурже Вас в сопровождении Ваших латников и мастеров стрельбы из арбалета…»