1356

Робби шикнул на него. Вступив в Орден Рыбака, Дуглас верил, что все его прежние терзания и сомнения остались в прошлом. В Женевьеву он влюбился, только увидев в подземелье замка Кастильон д’Арбезон, где она ожидала казни, и безответная любовь разрушила его дружбу с Томасом и стала причиной множества глупых и неблаговидных поступков, от вины за которые, как он верил, его очистило вступление в Орден Рыбака. Женевьева подняла голову, и в её замутнённых болью очах, устемлённых на него, Робби прочёл тень удивления и узнавания.

Де Веррек взялся за рукоять Дюрандаля. Движение не укрылось от Лабрюиллада. Граф потянулся к своему мечу. Отец Маршан простёр к ним руки:

— Во имя Господа! — священник схватил Роланда за руку и повернулся к графу, — Во имя Господа! Ваше Сиятельство, ну же! Вы в своём праве. Это ваш замок, и, что бы ни происходило в его стенах, мы не вольны вмешиваться…

Отец Маршан учтиво склонил голову и продолжил мягко:

— Тем не менее, церковь нуждается в сведениях, которыми обладает эта женщина. Его Святейшество папа нуждается, и король Франции тоже. Уверяю, Ваше Сиятельство, и Его Святейшество, и Его Величество будут признательны вам, если вы позволите мне, вашему покорному слуге, допросить её.

Отец Маршан очень удачно приплёл папу с королём. Упоминание властей, светских и духовных, остудило пыл Лабрюиллада.

— Я в своём праве? — тупо переспросил он.

— Конечно! Буде мы чем-то невольно обидели вас, я приношу искренние извинения.

— Папе и королю она нужна?

— Как ни странно, Ваше Сиятельство, да. Я послан допросить её кардиналом Бессьером, и нижайше прошу вас, верного сына и защитника церкви, не чинить мне препятствий.

— А когда допросите, что с ней будет?

— Как я уже говорил, Ваше Сиятельство, это ваш замок.

— Ага, только пусть ваши молодцы это накрепко зарубят себе это по носу!

— Непременно, Ваше Сиятельство. Непременно.

— Ладно, забирайте её, — разрешил граф.

— Церковь не забудет беспримерного великодушия Вашего Сиятельства, — веско уронил отец Маршан, жестом приказывая Скалли и Робби увести Женевьеву. Указал на Хью, — Ребёнка тоже.

И Робби вздохнул с облегчением.

Томас в десятый раз спросил:

— Что вам сказали?

— Возвращаться с первыми лучами солнца, — терпеливо повторил в десятый раз Кин.

Миновала полночь. Что могут сотворить с Женевьевой до рассвета? Вопрос этот мучил Томаса, а воображение подсовывало ответы один страшнее другого. Хуже всего было то, что спасти жену Томас не мог. Не мог преодолеть ров, не мог взобраться на стену. Не имел ни войска, ни времени.

— Поспите, — обратился он к соратникам, бдящим вместе с ним на опушке, — Сколько в замке может быть бойцов?

— Под Виллоном у жирдяя было человек сто, — прикинул Сэм.

— Вряд ли все они в замке, — скривился Томас.

— Ну, замок здоровенный, — возразил Кин.

— У нас тридцать четыре лучника, — сказал Томас.

Карл дополнил:

— И латники.

— Арбалетчиков у жирного было четыре десятка, — вспомнил Сэм.

— Так сейчас обменивать женщин они отказались? — в который раз уточнил Томас.

— Утром, — произнёс Кин, — Я бы поболтал с ними, только нам намекнули из арбалета, что не склонны к беседам, и мы с отцом Ливонном сочли невежливым настаивать.

Томас сжал и разжал кулаки. Если Женевьеву хоть пальцем тронут, он забудет о «Ла Малис», о принце Уэльском, обо всём на свете до тех пор, пока не привяжет жирную тушу Лабрюиллада к столу и не обкорнает так, как толстяк обкорнал несчастного Виллона.

— На рассвете, — процедил Томас сквозь зубы, — мне понадобится каждый стрелок и каждый латник. Покажетесь, только так, чтобы вас из арбалета не достали.

Пусть видят, думал Томас зло. Пусть боятся.

— Сделаем, — кивнул Сэм.

Как и остальные стрелки, он не расставался с луком, с которого сейчас тетива, чтобы не промокла от росы, была снята и спрятана в шапку.

— Вам надо поспать, — приказал Томас, — Всем, кроме дозорных, спать.

— Спать, так спать.

До рассвета.

Отец Маршан положил на плечо Роланду руку:

— Ты прав, сын мой. Она — твоя пленница, и твой долг защищать её. Однако тебе следовало бы быть осмотрительнее.

— В чём?

— Здесь властвует граф. Здесь он устанавливает правила, — священник улыбнулся, — Впрочем, Господь с ним. Ты же понимаешь, что пленницу тебе должно передать нам?

— Пленницу? Она заложница, отче.

Отец Маршан поколебался несколько секунд:

— Что ты знаешь о ней, сын мой?

Роланд нахмурился:

— Ну, она низкого происхождения и замужем за Ле Батаром. Пожалуй, всё.

— Тебе она по душе, не правда ли?

Роланд замялся, затем вспомнил, что обязался говорить правду:

— Поначалу она мне не понравилась, отче, но потом… В ней есть стержень, да и ума не занимать. Да, по душе, отче.

— Она околдовала тебя, — твёрдо заявил отец Маршан, — и вины твоей в том нет. Она отлучена от церкви и приговорена к костру за ересь. Её сожгли бы. Помешал Ле Батар. Оказавшись на свободе, она, подстрекаемая сатаной, убила доброго пастыря, изобличившего её мерзостные связи с нечистым. Ты понимаешь, сын мой, что нельзя позволить ей разгуливать на воле, смущая умы и распространяя заразу ереси. Церковь приговорила её.

— Я поклялся защищать её, — мрачно произнёс Роланд.