1356

— Вступление в Орден освободило тебя от любых клятв.

— Она кажется вполне честной женщиной.

— Кажется, сын мой. Именно кажется. Дьявол всегда рядит порок в белые одежды и прячет злобу за медоточивыми речами. Эта женщина запродалась сатане, как и её муж. Они оба еретики, оба отлучены.

Зеленоглазый повернулся к слуге, вынырнувшему из прохода, принял у него ястреба. Натянув кожаную перчатку, посадил птицу на руку:

— Тебе известно, Роланд, зачем еретики наведывались в Монпелье?

— Женщина говорила, что они сопровождали английского монаха, направленного в Монпелье закончить обучение.

Улыбка зазмеилась на тонких губах отца Маршана:

— Она солгала тебе, сын мой.

— Солгала?

— Да. Её муж ищет «Ла Малис».

— Не может быть!

— По моим предположениям, до них, видимо, дошли какие-то слухи, что святое оружие может быть в Монпелье.

Роланд покачал головой:

— Глупость какая… В Монпелье «Ла Малис» никак не может оказаться.

Отец Маршан напрягся:

— Не может? Почему?

— С другой стороны, — задумчиво продолжал Роланд, — У них могут быть более свежие, более полные сведения, чем те, которыми обладаю я…

— Нам стало известно, что «Ла Малис» в Матаме. К сожалению, мы не нашли там ни меча, ни следа, который бы мог к нему привести.

— В Монпелье-то вряд ли, — неуверенно заметил Роланд, — Её бы вернули на положенное место.

— Положенное место? — осторожно повторил священник, поглаживая пальцами мягкую кожу колпачка на головке ястреба.

Роланд скромно улыбнулся:

— Моя матушка, благослови её Господь, происходит из старинного рода графов Комбре. Они были великими воинами, но один из них избрал духовную стезю, пойдя в монахи. Жюньен, так его звали. Семейное предание говорит, что ему явился святой Пётр и вручил меч, сказав, что только человек, соединивший в себе качества святого и воина, может стать хранителем «Ла Малис».

— Святой Жюньен?

— Да. О явлении ему святого Петра упоминают редко. Шире известен другой эпизод жития: Жюньен сладко спал в голом поле, а вокруг бушевала метель без вреда для подвижника…

Отец Маршан до боли стиснул его плечо и прерывисто спросил:

— Где… где он похоронен?

— В Нуайе, в бенедиктинской обители, отче.

— Нуайе? Где это?

— Это под Пуатье, отче.

— Благослови тебя, Господь, сын мой!

Роланд расслышал радость в голосе зеленоглазого и забеспокоился:

— Я не уверен, отче, что «Ла Малис» там.

— Но может быть, сын мой. Может быть!

Отец Маршан умолк, пропуская слугу с ночным горшком.

— Такой след лучше, чем ничего, ведь мы понятия не имеем, где её искать, вот в чём дело. Есть надежда, что проклятый Ле Батар знает местонахождение реликвии, — заговорил он вновь, когда служка скрылся в боковом коридоре, — Поэтому надо точно выяснить, что привело еретиков в Монпелье.

Он погладил ястреба и, приподняв руку с сидящей на ней птицей, ласково сказал:

— Скоро, дорогуша. Скоро мы снимем с тебя колпачок.

— Зачем? — полюбопытствовал Роланд.

Глухая ночь, замок, для охоты с ястребом как будто не время и не место?

— Птица — калад, — ответил отец Маршан.

— Калад?

— Не просто калад. Обычные калады зрят хворь в человеке, — с затаённой гордостью поведал зеленоглазый, — А эту птицу Господь одарил талантом различать правду и ложь.

Он покосился на Роланда:

— У тебя усталый вид, сын мой.

Роланд потёр глаза:

— Да. Я плохо спал последние несколько ночей.

— Иди отдохни, сын мой. Выспись.

Отпустив Роланда, отец Маршан жестом подозвал остальных рыцарям Рыбака, терпеливо ожидающих в конце коридора:

— Приведите еретичку и её сына.

Он открыл ближайшую дверь, вошёл и осмотрелся. Это была крохотная каморка, заставленная винными бочонками, теснящимися вокруг стола. Шагнув к нему, священник смёл со столешницы кувшины, воронки, кубки и приказал:

— Свечи принесите! — он погладил ястреба, — Моя дорогуша голодна? Ничего, скоро насытишься.

Робби втолкнул в комнату Женевьеву, судорожно стягивавшую на груди обрывки платья.

— Вы, кажется, встречались с еретичкой ранее? — уточнил у Робби священник.

— Да, отче.

— Не только встречался, но и предать разок успел! — плюнула в лицо Робби Женевьева.

— Он посвятил себя Спасителю, — надменно изрёк отец Маршан, — А ты проклята перед ликом Иисуса.

Скалли затащил внутрь Хью и пихнул к столу.

— Свечи, — напомнил шотландцу зеленоглазый, — Позаимствуй парочку в зале.

— Хочешь разглядеть её получше, а? — осклабился Скалли, кивнув на Женевьеву.

— Иди, — поджал губы священник и повернулся к Робби, — На стол её. Будет сопротивляться, разрешаю поколотить.

Женевьева не сопротивлялась. Понимала, что Робби сильнее, не говоря уже о верзиле с костями в волосах, который приволок две свечи и установил их на бочки.

— Ляг на спину, — скомандовал Женевьеве отец Маршан, — как если бы ты была мертва.

Он видел, что пленницу бьёт дрожь. Она повиновалась, по-прежнему удерживая ладонями разорванный лиф. Священник развязал путы на ногах ястреба и пересадил птицу на грудь женщине. Когти вминались в кожу, и Женевьева всхлипнула.

— In nomine Patris, — нараспев произнёс отец Маршан, — et Filii, et Spiritus Sancti, amen. Во имя отца, Сына и Святого Духа, аминь. Роберт?

— Да, отче?