Я не придавала браку большого значения. В лучшем случае это деловое соглашение, как у тети Кристины, когда ты сидишь дома одна с толпой детей. В худшем — жалкое существование, ограниченное компромиссами, и в один прекрасный день, выжатая как лимон, ты с горечью понимаешь, что тебе навязали образ жизни, к которому ты никогда не стремилась.
Девон сел на край кровати, потянулся за моей рукой и поцеловал ее.
— Я хочу только знать, что происходит у тебя в голове, — сказал он. — Потому что у меня такое впечатление, будто ты надумала свалить от меня.
— Вовсе не собираюсь тебя бросать, — заверила я, садясь рядом. Но я и сама знала, что говорю неправду. За работу в пожарной команде я ухватилась в том числе потому, что это был беспроигрышный способ избежать замужества и материнства, а именно такие планы на мой счет вынашивал Девон. Для него брак был естественным следующим шагом в наших отношениях.
— Необязательно принимать решение сегодня, — произнес он и снова поцеловал мою руку. — Только постарайся, пожалуйста, держать меня в курсе. Должен же я знать, что происходит. — Девон стал целовать мою руку с внутренней стороны, стараясь избегать ран, нанесенных страусами, отодвинул безразмерный рукав футболки, чтобы прикоснуться губами к плечу. Что ж, просьба была справедливой. Но я ведь не нарочно держала его в неведении, так вышло случайно.
— Извини, что ничего тебе не рассказала, — проговорила я.
Мы снова поцеловались. Я помогла ему снять брюки, и мы бросили их в кучу на полу. Я перекатилась к Девону и прижалась лицом к его лицу. Он провел пальцем по моему лбу, собрал волосы у меня на затылке и произнес:
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю. — Сказав эти слова, я ощутила ужасное чувство вины. Я так много таила от него, но как я могла объяснить, что мне нужно уехать? Выйти в большой мир и заняться делом по своему личному выбору. Девону этого не понять. Он выбрал работу на цементном заводе. У него была своя квартира. Он строил жизнь по своему усмотрению. Я тоже хотела принимать решения за себя, прокладывать собственную дорогу.
Девон потеребил зубами мой сосок, и я откинулась назад. Происходило черт знает что, но сейчас я ничего не могла поделать. Я пробежала пальцами по его волосам, чтобы раствориться в нем и забыться хотя бы ненадолго.
ГЛАВА 5
— А ты не меняла их распорядок дня? — спросил Боб, наш ветеринар.
Я позвонила ему на следующее утро, когда снова обнаружила пустые гнезда. Разразившаяся накануне гроза постепенно забывалась.
Боб был низкорослым мужчиной с зачесом на лысине, не спасавшим его блестящую кожу от палящего солнца.
— Может, корм другой или что-нибудь еще? — Он стоял посреди загона с чрезвычайно уверенным видом, несмотря на то что ростом едва достигал крыла страуса. Большинство людей пугаются птиц весом больше ста тридцати килограммов, возвышающихся чуть ли не на два с половиной метра, и только безрассудно храбрый человек не испытывает уважения к их мощным ногам. Оснащенные когтями, напоминающими о доисторических существах, страусы легко могут выпотрошить взрослого мужчину.
— Из-за поминок у нас сбилось расписание, — засомневалась я. — К тому же теперь за птицами ухаживаю только я. — Похоже, я сама не могла приспособиться к новым обстоятельствам. Я подцепила заусенец, и нежную кожу около ногтя защипало. Я еще не свыклась с отсутствием бабушки. Пусть мы часто ругались, но я жила с ней с тринадцатилетнего возраста, когда она забрала меня из провонявшей алкоголем квартиры в Окленде и привезла на ранчо.
Надо скорее продать ферму и уехать отсюда, подальше от многочисленных воспоминаний. Здесь каждый дверной проем хранил следы бабушкиного присутствия. Каждый фрагмент проволочного забора был натянут ее руками. Каждая птица в загоне была выращена под ее присмотром. Меня одолевало чувство утраты, вины и сожаления. Даже прогулка вокруг ранчо приносила боль. По нескольку раз в день меня оглушала мысль, что бабушки больше нет.
— Соболезную, — произнес Боб. Его дикие лохматые брови совершенно не сочетались с лысеющим черепом. — Твоя бабушка была хорошей женщиной.
Я кивнула и, когда ветеринар занялся птицами, немного расслабилась.
Он провел рукой по спине ближайшей самки и, притянув вниз клюв, внимательно осмотрел его и осторожно сунул ее голову в свою мясистую подмышку. Страусиха затрепетала крыльями, подалась вперед, но из-за низко склоненной головы пнуть Боба не смогла. Ветеринар пропустил оба крыла между пальцами, затем плотно прижал руку к грудной клетке птицы. Обследовав пациентку с головы до ног, он попросил меня подержать ее, чтобы он мог взять кровь на анализ.
На рубашке Боба выступили пятна пота. Я прошла за ним к кормушке, где он, присев, поднял с земли упавшее зерно, затем вытащил из кармана брюк пустую пробирку и взял пробы воды. Жидкость выглядела чистой и прозрачной, но проверить ее не мешало.
— Есть какие-нибудь мысли? — поинтересовалась я.