142 страуса

Какой же Ной мерзавец! Невероятно. Я была рада, что тетя не задумываясь приехала прямиком на ранчо. Бабушка Хелен наверняка стала бы ее уговаривать поселиться с девочками здесь. Я почти слышала ее тяжелый вздох: «Мужики все такие». В целом бабушка считала, что представители сильного пола не заслуживают доверия, и не видела особого смысла в их присутствии в нашей жизни. Мужа, как я знала, она любила, потому что он вел себя самым разумным образом — не мешал ей. Я всегда думала, что у тети Кристины образцовый брак, доказывающий, что есть мужчины, на которых можно положиться, но оказалось, что Ной ничем не лучше остальных.

Проведя в душе непозволительно много времени, я завернулась в полотенце и направилась в свою комнату, по пути миновав открытую дверь в логово дяди Стива. Каково ему было расти в семье, где мать относится к мужчинам как к явлению необходимому, но обременительному?

Несомненно, бабушка Хелен любила его: она страшно переживала, когда он принимался за старое, и никогда не отказывала ему в деньгах. Но я ни разу не видела, чтобы она обнимала дядю Стива. В последние годы объяснить ее прохладное отношение к сыну было нетрудно. Если человек столько лжет и даже ворует, стремление держаться от него на расстоянии вполне понятно. Но и до того, как он увлекся метамфетамином, бабушка никак не проявляла своих чувств к нему, хотя с тетей Кристиной и внучками всегда была ласкова. Я не помню даже символических объятий и поцелуев между матерью и сыном.

Мне вспомнилось, как бабушка Хелен, со сцепленными перед собой руками, коротко одобрительно кивает, — вот и все, что доставалось дяде Стиву от родительской любви.

Всегда ли она была так холодна с ним? Я попыталась представить его ребенком. Я видела, как дочери тети Кристины бросаются к ней в поисках утешения всякий раз, когда споткнутся, ударятся или кто-то их обидит. Что, если бы вместо ласки мать отправляла их прочь, справляться с неприятностями самостоятельно? Стали бы они ждать от нее нежности? И к чему бы обратились, чтобы возместить недостающую любовь?

Когда я приехала на ранчо, то была уже достаточно большой, чтобы ухаживать за собой, и бабушка Хелен уважала мою независимость, но, думаю, ей хотелось заботиться обо мне и по-матерински меня опекать, хоть она и не умела выражать свои чувства. В тот первый день она помогла мне занести вещи в бывшую мамину комнату и, прежде чем оставить меня разбирать сумки, неловко обняла и сказала: «Считай, что это твой дом».

Я обняла ее в ответ. Тогда я доходила бабушке только до плеча, а ее талия оказалась такой тонкой, что я смогла схватить у нее за спиной свой локоть другой рукой. Однако тело ее было гибким и сильным. Я не знала, что сказать. Я еще не чувствовала себя как дома, страдала от разлуки с мамой, но было приятно, что бабушка мне рада.

Наша совместная жизнь быстро вошла в ритм. Бабушка предоставляла мне свободу, и мне это нравилось. Ей не нужно было подтыкать мне на ночь одеяло или готовить завтрак, я сама стирала свои вещи. Но когда я получила водительские права и начала сама ездить в школу, то скучала по нашим совместным поездкам в машине. Именно в этот период мы стали отдаляться друг от друга.

К тому времени, когда я стала трудиться на ферме полный день, мы уже едва разговаривали. Каждое утро мы вместе собирали яйца — этот ежедневный, доведенный до автоматизма ритуал не требовал слов, — а потом бабушка шла в дом заниматься счетами, а я выполняла всю необходимую работу в амбаре и в загоне.

Обнимала она меня крайне редко. Больше всего мне запомнилось, как мы вернулись домой после ужина в честь окончания школы и она помедлила на крыльце, обхватила меня сильными руками и сказала: «Я так горжусь тобой».

Теперь, добравшись до своей комнаты, я легла на кровать, чтобы дать отдых изможденному телу, и утонула в пуховом одеяле, как в зыбучих песках. Каждым мускулом я чувствовала облегчение оттого, что нахожусь в безопасности в своей постели. Бороться с усталостью не было сил, и сон постепенно одолел меня.

Я проснулась от холода и в растерянности обнаружила, что лежу завернутая во влажное полотенце. В сознании проплыли события сегодняшнего дня, и перед глазами снова встал дядя Стив с текущей по руке кровью, а в ушах раздался его вопль. Я взглянула на часы: почти шесть. Как же я надеялась, что с ним все хорошо. Можно позвонить в больницу в Барстоу, но что спросить? Я не знала, что делать. Однако я была голодна, а с кухни доносился запах еды.

Спускаясь по лестнице, я услышала мамин голос.

— Ладно, ладно, уяснила, — говорила она. В голосе ее звучала игривость, а значит, она весело проводила время. Мама обвела пальцем комнату. — Габби, Паркер, Эмма, Натали и… Мэделин. — Задержав палец на маленькой Джулии, она улыбнулась — ее имя она явно запомнила, просто дразнила девочку.

— Я Джу-у-улия.

— Точно? — спросила мама, наклоняясь к малышке и дотрагиваясь до ее носа. — Ты уверена?