142 страуса

На этот раз тетя Кристина с пронзительным стоном протянула руку к промежности, часто дыша; слезы текли по ее лицу. Когда спазм отпустил, она, скуля, повалилась на спину, задирая ночную рубашку. Потрясение от зрелища распластавшейся на полу тети сменилось осознанием того, что я вижу бледное темечко детской головки.

Это происходило прямо сейчас на полу в гостиной. Я села между коленями тети и с напускной уверенностью произнесла:

— Хорошо.

Тетя Кристина слегка качнула головой, как будто и хотела услышать именно эти слова, и сразу же подступили следующие схватки, отчего верхняя часть туловища роженицы подалась вперед. Она неловко дотянулась до коленей.

— Девочки, — сказала я, — помогите нам. Габби, сядь позади мамы.

Мои малолетние сестры уселись по бокам от матери и взяли ее за руки.

Только мама осталась в стороне, маяча где-то на периферии моего зрения.

Я была в ужасе, но остановить роды было нельзя, и я настроилась помочь тете Кристине. Поймав ее взгляд, я как можно спокойнее проговорила:

— У тебя уже есть опыт, ты делала это пять раз. Не нужна тебе никакая мудацкая больница. — Впервые в жизни она проигнорировала мою брань.

Тетя Кристина стала тужиться. Габби держала ее за плечи. Сердце у меня бешено колотилось, но я верила в то, что сказала, и знала, что тетя справится.

Лицо у нее покраснело, вены на шее вздулись. Пятнышко выглянувшего из утробы темечка увеличилось, но затем, когда тетя Кристина начала часто дышать, снова уменьшилось. С каждым ее усилием головка выходила все дальше, но всякий раз втягивалась назад.

Когда головка выглянула почти полностью, а потом снова скрылась, одна из девочек ахнула. Роженица вся сжалась, лицо у нее сморщилось до неузнаваемости, и пронзительный вопль прорезал комнату. Она натужилась всем телом, силясь явить миру новое существо, и наконец головка полностью вышла.

Крошечное личико было повернуто к ковру, так что я видела только маленький затылок с мокрыми пушистыми волосиками. Тетя Кристина откинулась на руки Габби. Худшее, казалось, миновало, но ребенок все еще больше чем наполовину находился в материнской утробе. Разве он должен лежать лицом вниз? И разве он не должен заплакать? Меня охватила паника. Я уже хотела спросить у тети, что делать дальше, но она приподнялась, схватилась за колени и с низким ревом натужилась снова.

Сначала вылезли плечики младенца, а затем вместе с потоком жидкости и все худенькое тельце. Удивившись, как быстро все произошло, я робко взяла головку большим и указательным пальцем правой руки, а тельце подхватила левой. Новорожденная девочка была мокрой, пуповина пульсировала. Не обращая внимания на кровь и слизь, я крепко прижала крошку к себе. Никогда в жизни я не видела ничего настолько отвратительного и одновременно восхитительного.

Ребенок издал первый крик, и тетя Кристина, удовлетворенная этим звуком, упала на руки дочерей. Те, с облегчением вздохнув и захихикав, столпились вокруг меня, чтобы рассмотреть младшую сестричку.

— Это девочка, — провозгласила я, хотя мы знали об этом уже несколько месяцев, и заплакала.

Тетя Кристина расстегнула пуговицы ночной рубашки и взяла малышку на руки, даже не замечая крови.

— Мама, можешь принести полотенца? — попросила я.

Моя мама очнулась от транса, побежала вверх по лестнице и принесла стопку чистых полотенец. Одно из них я передала тете Кристине, чтобы она вытерла младенцу личико.

Тетя глядела на крошку и улыбалась остальным дочерям. Они все изучали новорожденную, которая недовольно скуксилась. С несколькими завитками волос, прилипших к головке, и насупленными крошечными бровками она напоминала ворчливую старушку. Собственно, она была похожа на бабушку Хелен. Тетя Кристина покачала ее на руках и тихо запела. Личико у девочки разгладилось.

Да, нелегкое это дело — появление на свет. Ковер уже не отчистить. Да и бог с ним, я потом все уберу. Ребенок здоров, семья собралась вокруг, и пока все благополучно. С улицы послышался вой сирены. Никогда еще я так не радовалась никакому звуку. Через пару минут два человека в медицинской униформе с оранжевыми пластиковыми чемоданчиками в руках вбежали в дом и стали что-то говорить о плаценте и о перерезании пуповины. Какое счастье, что они наконец приехали.

Через сетчатую дверь я видела мягкий румянец зари. В загоне Леди Лил бегала кругами, трепеща крыльями, видимо напуганная прибытием скорой помощи. Я умылась и вышла на крыльцо, ожидая, когда медики закончат свою работу. Запах полыни и креозотовых кустов успокоил меня. Потом Леди Лил угомонилась, а я ощутила упадок сил и скребущую головную боль в затылке.

Мама вышла следом за мной.

— Охренеть, — пробормотала она, падая в кресло и закуривая сигарету.

Я вынуждена была согласиться — лучше не скажешь. Я чувствовала себя выжатой как лимон, но спать не хотелось. Из-за сочетания выпитого накануне виски и утреннего прилива адреналина живот у меня свело. Нужно было что-то поесть.