Читаем 151 стихотворение полностью

Стояла церковь на траве

Катился гром небесный

Горели сучья перед сном

Ходил пожарник грустный

Но не хватало нам вот-вот

великой и ужасной

Отрывок из произведения я и Борхес


(Подражание мне и Борхесу).


Шесть одноруких богов

с гелиокантропского архипелага

плавали в поисках ночлега

в лунную ночь

в четырех непересекающихся плоскостях

и с легкостью необыкновенной

для обыкновенного шестирукого существа

сочинили несколько песен

для увеселения луны

и себе подобных

Первые три песни назывались ЦИКЛОП

и в них ничего не происходило

Только в траве кто-то сидел

кажется какой-то издатель

и что-то издавал

кажется звуки

Все остальные песни кроме последней

назывались В ОТСУТСТВИЕ ЦИКЛОПА

и в них в принципе разрешалось все

но опять-таки ничего не происходило

так как накануне был пожар

и почти все что могло произойти

сгорело

а остальное оказалось чем-то заваленным

и никто

не хотел

убирать

И только в последней песне под названием

ПРИЗЫВ

что-то наконец произошло

а утром

на двенадцатом этаже открылось окно

и хриплый женский голос закричал — помогите

И тут же где-то поблизости

заработал отбойный молоток

Тра-та-та-так


Тут Борхес громко рассмеялся

вспомнив один неприличный анекдот

который я пересказывать не буду

потому вы и так его знаете

а я нет

пасьянс в состоянии тонкого шока


пасьянс в состоянии тонкого шока

король наступает на пальцы валету

шестерки готовы но просят валюту

тузам не хватает радяньско-парижского шика


на красную даму накапало красным

на черную даму лилось в изобилье

в застойном белье пробегали две тощие моли

и белого мяса алкали чердачные крысы


чердак был в порядке пока не попутали масти

пока ворковали и тискали кукол на съезде

кур на насесте

два ворона черный и красный

кричали МЫ ВМЕСТЕ

и рвали друг другу

пархатые мокрые пасти


пасьянс уходил в запятые

в подробности в жвачку

песок расступался

и падал дворец на колени

сюжетные линии сбились в клубок

и клубок-колобок покатился

за Черную Печку

где пьяные двойки и тройки

от страха зубами орехи кололи

король королю короля с королем и оравой

не глядя сдавал

и сдавая мочился постился не глядя


в линялой рубашке

в шершавом невыбритом виде

шершавое утро в окно заглянуло зевнуло

всех сдали по новой


а мы развлекались с тобой

бесноватым кроссвордом

ложились вставали

прислушивались к ощущеньям

из мелких вещей собирали коллекцию

с ревностным тщаньем

и счастливы были

местами двоясь и мерцая меж бубен и треф

в образцово-неряшливом мире

надутом и твердом


1.4.93

Шары


Опыт сравнительного анализа геометрических форм с выходом за пределы этико-эстетического пространства. И обратно.



1


голова имеет форму шара

это и приятно и пристойно

но и жопа ведь имеет форму шара

стало быть и в жопе есть кураж и тайна

голова имеет форму жопы

потому и жопа кажется заумной

ну и пусть

не у всякой головы есть тайна

но у всякой тайны жопа есть



2


голова имеет форму ширмы

в смысле что за ширмой прячет сущность

в сущности ей форма для проформы

ширма то есть в сущности она — голова —

всего лишь тяготенье

шара к шару — рифмы к полурифме

тарбазауруса к мезозою

жопы к жопе

пьяницы к рулю



3


голова имеет но теряет

и потеря та невосполнима

если что и просифонит мимо

то уж точно в форме головы

это же высокое искусство

профессиональный трюк — перформанс

так со свистом мимо просифонить

это можно только в форме головы

уж во всяком случае не жопы

в форме жопы так не просифонишь



4


голова имеет форму ада

правильных мучительных пропорций

с вечной слякотью с набором экзекуций

вышедших из моды

в голове всегда толпа и давка

то мечты а то хандра и голодовка

то опять мечты без края через край

в общем с головой всегда неловко

в этом смысле в жопе сущий рай



5


голова умеет по-французски

уж хотя бы этим отличаясь

от немыслимой соперницы своей

О'кей

только вдруг и у соперницы немыслимой ее

есть своя особенная гордость

и свое французское гражданство

а?

ведь тогда придется согласиться

что и жопа кое-что умеет

по-французски

а не просто как-нибудь



6


(жалобы шара)


грязну висну отягчаюсь впечатленьями

ною досаждаю и болю

не люблю но требую любви

чуткого ухода и внимания

расслабляясь между двух ладоней

поднимающих на некую хотя бы высоту

благосклонно жду дальнейших церемоний

не оскверняющих впрочем

уста



7


(колодец)


как живешь? — спросила голова

ничего — ответили из тьмы

кто это? — помедлив спросила голова

тьма ответила помедлив — это мы

много вас? — заглядывая вниз

вкрадчиво спросила голова

НАС ТЬМЫ И ТЬМЫ — хотели выпалить снизу

но подумав ответили сдавленным шепотом

д в а

ну бывайте ребята — сказала голова

облегченно вздохнув

и направляясь по своим делам

жопа ты — донеслось ей вослед

из глубины колодца



8


голова имеет несколько отверстий

это и прилично и надежно

и недорого а главное изящно — музыкально

словно флейта — несколько отверстий

голова имеет комплекс флейты

в смысле что сейчас ее надуют

в смысле щас разденут боком взглянут

и давай давить на все места

голова съезжает с пьедеста-

ла от этих мыслей неприятных

так что это неприятное сравненье

с флейтой мы пожалуй прекратим

спрашивается а при чем здесь жопа?

извините

жопа ни при чем



9


голова имеет форму ноосферы

инкубатора для немощных гипотез

брошенных в младенчестве безумий

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия