1600 лет под водой

Малое отверстие сосудов не позволяло вытряхнуть всю начинку сразу, приходилось поднимать их нагруженными и опустошать на палубе, а это работа грязная и нудная. Амфора подтягивалась на канате с корабля, но нередко древняя глина раскалывалась под собственной тяжестью и нижняя половина амфоры устремлялась вниз, едва не задев по дороге кого-нибудь из ныряльщиков. Потом мы разработали систему, состоявшую из перекладины и двух надувных мешков, по одному с каждой стороны. И вот теперь раздутые мешки тянули веревки, пытаясь оторвать сосуд ото дна. Наступал решающий момент. Как правило, амфора отрывалась от тысячелетнего ложа и медленно всплывала, ускоряя свой подъем по мере того, как расширялся в мешках воздух. Зрелище это незабываемо: изящное детище древней цивилизации взмывает вверх, отряхивая с боков грязь и обнажая свою роспись из-под тысячелетних отложений. Поднимаясь, амфора начинает сверкать целой гаммой ярких цветов; красноватые пятна глубоководных наростов на стенках становятся ярко-оранжевыми, черные губки, свисающие с горловины, приобретают жирно коричневый глянец, появляются пурпурные, желтые, голубые оттенки, и вот амфора показывается над водой в брызжущем великолепии красок. Потом игра красок теряет блеск, тускнеет, гаснет и через пару дней умирает совсем. Посетитель музея увидит на стенде только номенклатурное изделие из глины однообразной серо-белой окраски. Захватывающе интересно было бы выставить амфору в прозрачном сосуде с морской водой, где она явилась бы в первозданном виде. Но это в музее. А здесь в море, стоя с фотоаппаратом наготове, я едва успевал отшатнуться в сторону, когда из сумеречного облака, поднятого ныряльщиками, вместо грациозного призрака в оболочке воздушных пузырей вылетало некое подобие снаряда и стрелой неслось дальше к поверхности. Так случалось каждый раз, когда амфора ломалась надвое или когда она не могла вырваться из цепких объятий грязи, и нам приходилось переполнять мешки воздухом из баллонов. Иногда неосторожный ныряльщик запутывался в веревке, и мешок вздымал его вверх ничуть не хуже, чем новейший американский лифт. Прошло несколько дней, прежде чем я приноровился к темпу и сделал несколько сносных снимков; зато как раздражает, когда тщательно наведешь фокус, подготовишься, и вдруг все — пловцы, амфора, мешки переплелись тугим комком и взлетают на поверхность, а я несусь за ними в иллюзорной надежде сфотографировать амфору! А сколько грустных ночей я провел в наспех сделанной темной комнате, когда после часовых манипуляций с бутылочками, ванночками, бачками и бог знает чем еще я смотрел унылым взглядом на мокрый и абсолютно бесполезный кусок целлулоида. Перебираю кадр за кадром: облако пузырей; клубы грязи и чья-то вытянутая нога наполовину за рамкой; воздушный мешок без намека на амфору; амфора без единого пловца поблизости, как бы подвешенная в пустоте. Кстати, в этом состоит одна из трудностей подводной фотографии: снимки зачастую выглядят совершенно нереальными. Нужны движение и несколько объектов для фона и масштаба; струи пузырей из вентиля, несколько рыб. А как часто ныряльщик предстает на фотографии этаким сумасшедшим танцором на маскараде, старательно исполняющим ча-ча-ча. Для моментальности и контрастности очень хороши блитцы, но тогда вода должна быть абсолютно прозрачной. А попробуй; те воспользоваться блитцем в водах бухты Тихой, где мутная взвесь моментально закупорит линзы.

Кроме того, подводному фотографу грозит масса непредвиденных опасностей: ведь он весь в своей работе, остальное предано забвению. Я пришел к этому выводу, когда однажды фотографировал всплывавшую Бел, и вдруг ощутил плотную темноту в глазах и звон в голове. Оказывается, я всплыл прямехонько под корпусом «Язычника» и стукнулся затылком о дно, несмотря на то что наше суденышко было единственным плавающим предметом на многие мили вокруг.

К 10 сентября погода заметно ухудшилась, хотя обычно сентябрь в этих местах — лучший месяц в году. Вечером приходилось облачаться в толстые свитеры. В тот день за турецким кофе было созвано небольшое совещание. Питер и Иден могли оставаться лишь до 20-го; то же и Джеф; Ханса уже заждались в его картинной галерее. Правда, на 20-е намечался приезд Джорджа Дэвидсона, ныряльщика из Австралии, который проведет с нами дней десять. Таким образом, Бел, Джорджу и мне предстоит быть последними из могикан. Потом нам останется лишь передать находки властям, составить заключительный отчет для д-ра Николаичи из музея в Сплите, встретиться с д-ром Фисковичем и перегнать «Язычник» на зимнюю стоянку на Балеарские острова.