175 дней на счастье

– Уно моменто, только выпью таблетку от головы, – нарочито спокойно и бодро ответила Леля и зашла на кухню. По пятам за ней шел Филя.

Таблетка, вода. В висках пульсировало, но Леля умела отличить начинавшуюся мигрень от другой головной боли – в этот раз все пройдет быстро, просто похмелье.

Оттягивая момент разговора с отцом, Леля особенно медленно пила воду, глядя на себя в зеркало. Послюнявила палец и провела под глазами, встряхнула волосы, поправила перекрутившуюся юбку и, настроившись на битву, пришла к папе.

В кабинете было темно. Горела только настольная лампа на тумбе рядом с рабочим столом, поэтому Леля не видела отцовских глаз (его голова была в тени), свет лампы падал на подбородок и рот.

Губы разомкнулись, отец сурово произнес:

– Объяснись! Где ты была?

– У друзей, я же тебе написала. Ой, – в притворном ужасе Леля прижала ладошку ко рту, – или ты не получил эсэмэску?

Леля и хотела бы вести себя по-человечески, не ехидничать, но обида и злость были сильнее ее, и противный гаденький клоун, воспользовавшись Лелиной уязвимостью, с усердием стал тянуть струны ее души.

Андрей Петрович ударил кулаком по столу. Леля вздрогнула. Отец всегда казался флегматичной, вечно занятой гусеницей, и этот взрыв стал неожиданным.

– Могло тебе прийти в голову, что я волновался за тебя?! Я не спал всю ночь! Ты считаешь, вот эта твоя отписка успокоила меня? У каких друзей? Почему я о них ничего не знаю? А если они тебе навредят? А где ты будешь спать? А если что-то случится, как я смогу тебе помочь? Я даже позвонил знакомому из полиции, хотел, чтобы он отправил своих ребят тебя искать. И я настоял бы, черт возьми, на твоих поисках, если бы он не убедил меня, что, раз сообщение есть, значит, все-таки можно сутки подождать… Ты что себя позволяешь, Леля? Что за выходки?! Татьяна Николаевна всю ночь успокоительные пила, я чуть с ума не сошел от волнения… – На стол еще раз с силой опустился кулак. – Что, я тебя спрашиваю, ты вытворяешь?!

Леля уже успела взять себя в руки после мгновения растерянности и ехидно улыбнулась:

– Я предупредила сообщением, чтобы не отвлекать тебя от более важных вечерних дел.

– Как это понимать? – проговорил отец напряженно.

– Да так и понимать. Что ты со мной как с маленькой в самом деле. Я же все понимаю, вы с мамой развелись, ты без женщины уже сколько?..

– Не забывайся.

– Да я как раз все помню, – еще более любезно и ехидно продолжила Леля. – А вот скажи, Анна Романовна на сколько меня старше? (Андрей Петрович, удивленный тем, что дочери все известно, на долю секунды растерялся, как мальчишка.) Лет на шесть-семь? Хороший ход, пап! Красивая, молодая. Маме-то уже все-таки сорокет, отцвела…

Вдруг почувствовав, что силы все улетели вместе со вторым ударом кулака об стол, Андрей Петрович вздохнул, теряясь в догадках, как его славная милая дочка превратилась в особу, с которой невозможно говорить по-человечески. Он тускло сказал:

– Иди-ка ты, дорогая, к себе. Я тебя сейчас видеть не имею никакого желания.

Раненная до глубины души отцовскими словами и не зная, как выразить свои чувства, Леля намеренно хлопнула дверью кабинета.

В гостиной тетя Таня вытирала пыль, Филя спал на диване. Леля сначала хотела пронестись мимо. Чувства тети Тани волновали ее сейчас меньше всего. Почему-то казалось, что она, как обычно, драматизирует, но, чтобы не мучиться угрызениями совести, которые так некстати могли появиться, Леля все-таки быстро сказала, встав в дверном проеме:

– Извините меня.

Но тетя Таня вопреки Лелиным ожиданиям не повернулась резво и не раскрыла для нее свои объятия. Только плечи ее опустились, и она сгорбилась, будто выдохнула из себя всю опору.

– Хорошо, что жива, – услышала Леля тихий голос.

Она решила попробовать еще раз:

– Мне очень жаль, что вы с папой из-за меня нервничали.

– Какое счастье, что ты жива… – устало и бесцветно повторила тетя Таня, так и не повернувшись к Леле.

6

В школе к Леле больше не лезли. Видимо, все-таки испугались угроз, и вся неделя была спокойной. Утром в пятницу Леля вдруг вспомнила, что так и не отдала Сергею Никитичу книгу. Пьеса была прочитана давно.

– Он с ребятами репетирует, – сказала секретарь, когда Леля зашла в кабинет директора после уроков.

Леля подошла к распахнутым дверям концертного зала. Оттуда доносился смех. Маша и Федя стояли на сцене, Сергей Никитич сидел в первом ряду, все остальные рассредоточились по залу.

– Ну, ребят, ребят, давайте вернемся к образу нашего Феди, точнее, волшебника, – сказал директор. – Федя, вот ты чувствуешь, что в твоем мире можно превратить медведя в человека, наколдовать усы курице и сотворить другие чудеса?

– Нет.

– Во-о-от! А волшебник чувствовал, что может все. Особенно для своей любимой жены. Как ты думаешь, кто такой волшебник, если расшифровывать метафору Шварца?

Федя молчал.