19 лет

А слепых становилось всё больше и больше. Днем — нормальные старательные лесорубы, а в сумерках хватаются друг за друга, и тянется по зоне череда слепых. Как ни билось начальство, как ни мордовало в изоляторе, зрячими не становились. Заступился бригадир доходяг, в прошлом ветеринарный врач Михайлов. Прибыл он вместе с нами из могилевской тюрьмы. Был одним из трех нерасстрелянных преподавателей Витебского ветеринарного института. Их обвинили во вредительстве, в том, что прививали лошадям и коровам сибирскую язву и сап. Как они ни доказывали, что в белорусских селах не было зарегистрировано ни единого случая заболевания этими болезнями, ничто не помогло: десять человек расстреляли, троим дали по десять лет. Лотерея!

Вот этот Михайлов и отважился пойти к начальству. С побитым оспой лицом, круглый, как крынка, младший лейтенант глядел трахомными глазами на бывшего полковника ветеринарной службы зэка Михайлова: - Ну, чего тебе?

- Гражданин начальник, я хоть и ветеринарный врач, но основы анатомии и физиологии человека знаю и должен сказать, что вы напрасно загоняете людей в изолятор. С наступлением сумерек они действительно ничего не видят.

- Откуда знаешь?! Заступник мне нашелся симулянтов и контриков! –

- Я хочу вернуть вам полноценных работников. У них так называемая куриная слепота. В организме недостает витамина «D» и некоторых элементов. Всё это содержится в сырой печёнке и рыбьем жире. Попробуйте дать им немного печёнки, и они будут видеть.

Начальник задумался.

- Если говоришь правду, расконвоирую и пойдешь на конбазу конским доктором, а если брешешь — сгною в кондее, так и знай. Но жиру и для наших детей нету, а где взять печенку?

- На конбазе. Там выбракованных лошадей разделывают нам в котел, а весь ливер выбрасывают собакам. В нем же спасение несчастных. -

Михайлов уговорил начальника. Уже через неделю никто не ходил выставив перед собою руки. Михайлова перевели ветеринаром на конбазу, а его бригаду передали Володе Межевичу. Журналистская хватка усваивать всё на лету, умение доказать свою правоту, несуетность и рассудительность выручали Володю в самых сложных ситуациях. Он выговорил у начальника право скомплектовать бригаду по-своему. И предложил новый метод работы — конвейерный. Дошел, как говорится, своим умом до того, что сегодня широко известно как бригадный подряд.

Межевич взял в бригаду Грицка и Омельку Смыков, низкорослых, крепких и послушных братьев с Черниговщины, отличных вальщиков леса. Они клали любое дерево именно туда, куда требовалось, хлысты — крест-накрест, чтоб удобнее было пилить, а не гнуться в три погибели. За вальщиками шли сучкорубы и раскряжевщики, я был единственный кольщик. Колуном и канадским топором колол, как орехи, свежие березовые чурки и суковатые еловые кряжи. Бригада дружно работала на общий котел, все старались помочь друг другу; перед отбоем вместе складывали дрова в поленницы, и не верилось, что столько напилили за день, скатывали в штабеля деловой лес и, озираясь, прятали концы туфты. Выработка шла на всех поровну. Выделяли только Смыков, - им всегда был обеспечен третий котел. Случалось, и всей бригаде выводили «стахановский». Это уже был праздник: нас сажали на сцене за длинный стол, несли полные миски баланды и каши, и маленькие, как церковные просвирки, булочки — «премблюдо». Глядишь на неё и не знаешь, есть или только нюхать. Запах напоминал волю, ту пору, когда можно было пойти и купить пышный ситник, батон, сайку или французскую булку. Я прячу незаметно своё «премблюдо» в карман, стыдно было есть на глазах голодных людей. Булочки выпадали редко, и мы знали, что это результат смекалки и находчивости нашего бригадира — великого мастера составлять рапортички и выводить проценты за настоящие и туфтовые кубы, а то и за «кантовку дня около пня».

В конце мая ударила адская жара. На синем до блеска небе - ни тучки, ни облачка. Солнце в сверкающем нимбе переливалось расплавленным металлом, слепило глаза и нещадно палило. Увядшая на березах листва пахла баней. Иглица, сухой мох, мелкие сучки трещали под ногами, как горящий порох. Высохли лужи и прудки, мы же прели в ободранных, с торчащей клочьями ватой телогрейках. Запретили жечь валежник, потому что на северных лагпунктах неделями горели лесосклады, горел лес, пожар подбирался к зоне, горячий ветер доносил до нас смрад дыма и гари. Люди млели от зноя и жажды. Под выворотнями находили зелёные, полные юрких головастиков лужицы, припадали к ним, сосали через тряпочку скользкую и горькую муть. В довершение всего с высохших болот набросились на нас полчища кровожадной заеди — огромные, как шмели, оводы, слепни, кусавшие до белых волдырей, прилипали к влажному телу,набивались в рот, в глаза и уши, комары звенели и вились тучами над головой. Едва избавились от паразитов в рубцах одежды, как напала эта злобная погань. Кони не могли отбиться от заеди, ржали и в отчаянии падали в оглоблях. Михайлов мазал их дегтем и креозотом, но и это помогало слабо.