1905-й год

В столь трудных условиях господства гапоновских идеи большевики решили все же принять участие в обсуждении петиции к царю и внести, в нее. такие требования, которые отражали бы коренные интересы пролетариата. 7 и 8 января Петербургский комитет РСДРП направил во все отделы гапоновского «Собрания» своих лучших агитаторов: членов комитета В. В. Липшица, А. П. Серебровского, И. П. Опарина — в Нарвский и Московский районы; В. А. Шелгунова, члена Нарвского райкома большевиков рабочего Невского судостроительного завода В. С. Цицарина, создателя большевистской группы в Петербургском университете К. С. Жарновецкого — в Невский. Перед рабочими-ижорцами выступили организатор заводской большевистской ячейки Е. М. Быков и др.

В значительной мере в результате агитационной работы большевиков в петицию в дополнение к экономическим требованиям были внесены и общеполитические: свобода слова и печати, свобода рабочих союзов, созыв Учредительного собрания и т. д. В. И. Ленин, анализируя содержание петиции, отмечал «чрезвычайно интересное преломление в умах массы или ее малосознательных вождей программы социал-демократов»^{60}.

Не только городские власти Петербурга, но и правительство было в курсе всего, что происходило на рабочих окраинах столицы. 5 января министр финансов В. II. Коковцов подал специальный доклад царю. Рассказав о начавшейся стачке и выдвигаемых рабочими условиях, министр писал: «Вышеизложенные требования представляются незаконными, а отчасти и невыполнимыми для заводчиков. Рабочие не могут требовать сокращения рабочего времени до 8 часов, так как закон представляет заводчику право занимать рабочих занятиями до 11 1/2 часов днем и [до] 10 часов ночью, каковые нормы установлены по весьма серьезным экономическим соображениям»^{61}. Последовательно отвергая одно требование рабочих за другим, Коковцов считал «настоятельно необходимым принятие действенных мер» для обеспечения безопасности имущества капиталистов. Доклад царю ярко показывал, как тесно переплелись интересы русской буржуазии и самодержавия, готового всегда прийти ей на помощь в борьбе с пролетариатом.

В дни обсуждения петиции полиция спокойно смотрела на многолюдные собрания рабочих и не разгоняла их. Но царизм уже твердо решил вместо встречи «верного народа с обожаемым монархом» устроить подданным для острастки «небольшое кровопускание».

Царские генералы, не стяжавшие лавров в битвах с японцами на полях Маньчжурии, проявили себя «блестящими стратегами» в борьбе с «врагом внутренним». План сражения, выработанный ими, был прост: не дать рабочим соединиться на Дворцовой площади, куда они стремились для встречи с «батюшкой-царем», расставить войска на дальних и ближних подступах к Зимнему дворцу и расстрелять рабочих, потопив в крови едва зародившееся движение.

Петербург разбили на восемь секторов. Во главе каждого из них поставили по генералу, дав в их распоряжение мощный военный кулак из 8 тыс. пехоты и 3 тыс. кавалерии. В помощь столичному гарнизону на всякий случай стянули войска не только из ближних городов (Пскова, Петергофа), но даже и из отдаленного Ревеля. Специальный штаб во главе с дядей царя великим князем Владимиром Александровичем взял власть в столице в свои руки. Царский дядя твердо был уверен, что знает отличный рецепт избавления России от грозящих ей неприятностей: «Лучшее лекарство от народных бедствий — это повесить сотню бунтовщиков», — заявил он^{62}.

И подготовка к «лечению народных бедствий» началась. Ежедневно с 7 января издавались «Диспозиции воинских частей». В них точно указывалось, в каком месте города должна расположиться та или иная рота, тот или иной батальон. Все было заранее подготовлено, оставалось только скомандовать «Пли!». «Царь играл в войну совершенно серьезно, — писал В. И. Ленин, — как будто бы он находился перед нашествием вооруженного неприятеля»^{63}.