1914–2014. Европа выходит из истории?

Европа взяла курс на одностороннее разоружение, которое дороже всех обходится Франции. Ее торговый дефицит в 2012 г. достиг 67 миллиардов евро. У открытости рынка для дешевых товаров есть одно преимущество: она позволяет снижать цены; однако нельзя забывать о негативных последствиях: открытость подталкивает производителей товаров широкого потребления и в целом низшей ценовой категории переводить свои фабрики в другие страны. Этому могут противостоять только те экономики, которые давно специализируются на товарах высшей категории: из стран Азии это Япония, которая в течение многих лет поддерживает инвестиции в исследования на уровне 3 % от ВВП, специализируется на технологиях будущего (автоматизация и компьютеризация производств) и удерживает свои предприятия от ухода в другие страны; в Европе по тому же пути идут Швеция и Германия, которая с конца XIX в. сделала ставку на технологическое развитие и в 2012 г., как мы видели, пришла с торговым профицитом в 187 миллиардов евро. Вот почему в таких условиях трудно сформулировать общие для всей Европы «правила взаимности», которые бы действовали в международной торговле. Хотя внешнеторговый баланс Европы в целом находится в равновесии, за ним скрывается колоссальный профицит Германии и вызывающий беспокойство дефицит всех остальных стран, прежде всего Франции.

Подобные диспропорции конкурентоспособности связаны также с завышенным курсом евро, к которому Германия приспособлена гораздо лучше, чем страны Южной Европы, чей экспорт очень чувствителен к «эффекту цены».

В ходе «валютных войн» Европа также разоружила себя тем, что, по условиям Маастрихтского договора и в соответствии с тем, как они были интерпретированы, лишила свой Центральный банк возможности проводить агрессивную валютную политику, как делают Федеральная резервная система США, Банк Японии или Банк Англии. На вопрос, следует ли поставить перед Центральным банком, который сегодня ограничивается поддержанием стабильных цен, задачу стимулировать экономический рост, один из членов его совета директоров, Бенуа Кёре, отвечал: «Наша роль по отношению к гражданам состоит в том, чтобы реализовывать тот мандат, который сейчас действует и который они нам доверили»[141].

Как известно, Маастрихтский договор был поддержан во Франции 51 % пришедших к урнам. Кёре, кажется, позабыл, что в мае 2005 г. 55 % французов высказались за то, чтобы похоронить проект «Европейской конституции», которая в том, что касалось Центрального банка, лишь подтвердила его прежний «мандат», возлагавший на него единственную задачу – бороться с инфляцией. Двадцать один год прошел с тех пор, как с перевесом в 1 % голосов был принят Маастрихтский договор. Пресловутый «мандат», словно застывший в мраморе, с тех пор не обновлялся и не пересматривался. Упертая глупость наших властей предержащих бросает вызов самим принципам демократии. Напомнив о том, что правительствам не стоит думать, «будто у них впереди полно времени, чтобы проводить реформы», и осторожно не уточняя, о каких правительствах идет речь (подразумевается, что всякий поймет), Кёре делает следующее «смелое» заявление: «Принятые меры обходятся слишком дорого самым уязвимым слоям населения, прежде всего молодежи. Выжидая слишком долго, мы рискуем потерять целое поколение». Поразительный перенос ответственности! Кёре даже не задумывается о том, не слишком ли долго Центробанк, принося в жертву экономический рост и способствуя безработице, был озабочен лишь снижением инфляции. Безжалостная решимость властных элит, которые упорнее, чем когда-либо, и не считаясь с любыми издержками, следуют «единственно возможной политике» и делают вид, что отстаивают интересы молодежи против ренты, на которой якобы сидят старшие поколения, вызывает лишь оторопь. В отличие от тех государств, которые сохранили свой валютный суверенитет, страны Южной Европы, страдающие от массовой безработицы, оказались полностью «обессилены». Может, стоит задаться вопросом, означает ли слово «Европа» одно и то же для Германии и для ее соседей.

* * *