1915 год. Апогей

Война помешала руководителям военной промышленности взять реванш: в частности, следствие «по делу о стачке углепромышленников и торговцев углем Донецкого бассейна, входивших в состав общества «Продуголь», было приостановлено, а 5 (18) марта 1915 г. прекращено «за недостаточностью собранных улик»²⁷. Но в данном случае важно отметить: отношения между Главным артиллерийским управлением и частным капиталом были далеки от идеальных. Теперь реванш брала частная промышленность, предпочитавшая действовавать в союзе с политической оппозицией. Призывы, прозвучавшие на съезде промышленников, были рассчитаны на поддержку съездов Земского и Городского союзов, которые прошли 5 (18) июня 1915 г., в день отставки Н. А. Маклакова²⁸.

Думцы встретили эту отставку довольно единодушно: в интервью П. Н. Милюков, Н. В. Савич, В. М. Пуришкевич и А. Д. Протопопов оценили уход министра как несомненную победу²⁹. Земцы и горожане согласились направить в военно-промышленные комитеты своих представителей, выбор которых был поручен Главным комитетам – руководству союзов, которое в лице Г Е. Львова немедленно озвучило претензии в адрес власти, виновной, по его мнению, в отсутствии «священного единения» в стране³⁰. Военнопромышленные комитеты сразу же начали возникать на местном уровне: так, 3 (16) июня ВПК во главе с П. П. Рябушинским был создан в Москве³¹. Новый орган приветствовал Николай Николаевич, а через два дня комитет под председательством Н. С. Авдакова был образован в Киеве³².

Все это сопровождалось невиданной кампанией во славу деловитости предпринимательского класса. «Пропаганда деятельности военно-промышленных комитетов велась чрезвычайно интенсивно, – вспоминал министр промышленности и торговли. – Во всех газетах печатались сообщения о кипучей деятельности этих новых образований, еще ничем, кроме словоизвержений, не успевших себя зарекомендовать»³³. 9 (22) июня под председательством все того же Н. С. Авдакова состоялось первое заседание Центрального военно-промышленного комитета. Его открыли доклады Г. Е. Львова и М. В. Челнокова, выступивших с программой координации действий ВПК с Земским и Городским союзами³⁴.

Немецкие успехи на фронте придали борьбе с В. А. Сухомлиновым не только новую силу, но и новое направление. «В Думе негодование против Сухомлинова и главарей Артиллерийского управления не имело границ. Их еще не обвиняли открыто в измене, в сознательном саботаже, но до этого было уже недалеко. По крайней мере, часто вспоминали, что один из интимных друзей военного министра Альтшиллер скрылся в момент мобилизации, а другой, Мясоедов, повешен за измену»³⁵. Правда, Альтшиллера уже проверяли в 1909 г. на предмет шпионажа, но ничего подозрительного обнаружить не удалось. В 1910 г. он переехал в Петербург, где чувствовал себя более уверенно под защитой В. А. Сухомлинова³⁶. Доказательств его шпионской деятельности, разумеется, тоже не было, но и в них также не особо нуждались.

В августе 1917 г. генерал М. В. Алексеев был вызван в Петроград в качестве свидетеля для дачи показаний по делу своего бывшего начальника. Он набросал заметки, в которых фактически обвинял и В. А. Сухомлинова, и своего предшественника по штабу Киевского военного округа генерала

A. А. Маврина как минимум в преступной легкомысленности в общении с подозрительными людьми – Альтшиллером и Фурманом. Именно болтливости

B. А. Сухомлинова при первом из них М. В. Алексеев приписал разоблачение русского агента в Австро-Венгрии полковника А. Редля (что никак не соответствовало истине). Тем не менее там содержалось следующее признание: «Единственно, что 3 месяца надзора за Альтшиллером до его приезда в Петербург (подразумевалось, что наблюдение началось с момента назначения М. В. Алексеева. – А. О.) и 4 года наблюдения за Фурманом до моего нового назначения в Смоленск не дали положительных результатов. Люди остались подозрительными, но никаких фактов наблюдение не добыло»³⁷.

В лучшем случае сторонники обвинения утверждали, что, хотя В. А. Сухомлинова и нельзя упрекать в сознательном предательстве, но он все же участвовал в сомнительных торговых операциях, проводившихся его окружением³⁸. Даже М. Д. Бонч-Бруевич, который считал В. А. Сухомлинова «русским патриотом в самом лучшем понимании этого слова», а обвинения против него – «полной нелепостью», среди причин, превративших в 1915 г. военного министра в козла отпущения, перечислил следующие: странные выходки его жены; разнузданность доверенных лиц; клевета врагов, в том числе и Верховного главнокомандующего; общественная молва и всероссийская сплетня; беззаботность и неосторожность его самого; старания тех, кому надо было свалить его как преданного России человека³⁹.