1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Хотя на основном участке Двинского фронта сократившиеся войска генерала Данилова продолжали прочно удерживать позиции, на Селецком направлении произошли решающие его судьбу события. На Средь-Мехреньгу, которую оборонял батальон 7-го полка под командованием талантливого партизанского командира подполковника Чубашека, наступали три большевистских полка. Белый батальон с трудом отбивал атаки превосходящих сил противника. Чубашек просил помощи у своего командира полковника П. Н. Геймана, но получил категорический отказ. Данилов не мог снять с позиции ни одного солдата, ожидая новых большевистских атак. Он направил Чубашеку около 60 партизан из своего резерва. Данилов надеялся на значительное подкрепление, т. к. генерал Квецинский сообщил, что на Двинский фронт направлены отряд датчан, запасной полк из Архангельска и полк с Пинеги. Но это была прямая ложь, т. к. эти части не получали приказа выступить на Двинском направлении. 12 февраля Данилов получил незначительную помощь – «Волчью сотню» капитана Аничкова (40 человек, в основном офицеров, и 14 шведских добровольцев) и морскую пулеметную команду лейтенанта Роопа, которую он немедленно направил в район Селецкого. Но этот небольшой отряд не смог исправить положение. 14 февраля две роты 7-го полка перешли на сторону красных. Большевики вышли в тыл 1-го батальонного полка, защищавшего Тарасово и состоявшего из тарасовских партизан. Партизаны были готовы героически обороняться и наступать, но отступать, оставлять свои деревни они не хотели. Батальон выслал делегацию к большевикам, и после переговоров, во время которых партизанам обещали неприкосновенность, разошелся по домам. От батальона осталось 150 человек – офицеров, артиллеристов и небольшого числа партизан, отступивших вечером 14 февраля к Селецкому. Сдача Селецкого района полностью открывала правый фланг генерала Данилова. Его частям грозило окружение, а Квецинский категорически требовал удерживать позиции. Данилов сделал единственное, что ему оставалось. В 2 часа дня 16 февраля он приказал начать отступление в село Емецкое. Поздно вечером 16 февраля последние части прибыли в Емецкое. Раздав крестьянам интендантские запасы, оставив предварительно приведенные в негодность артиллерийские орудия, части Данилова продолжили отступление, отбиваясь от нападения красного партизанского отряда Хаджи-Мурата Дзарахохова. В ночь на 18 февраля поредевшие части Данилова вошли в деревню Ильму. Большинство солдат разошлись по домам. Ротмистр Юшко писал об оставшихся в строю солдатах: «Всего: около роты 4-го полка, целиком Шенкурский батальон, Важский эскадрон, взвод вверенного мне эскадрона, Волчья сотня, половина стрелкового эскадрона. Все с пулеметами и много офицеров. <…> В общем, более 600 отлично вооруженных, одетых, сытых и с добрым настроением, ибо большинству оставшихся с нами солдат терять было нечего и на каком фронте драться безразлично»[681].

Достигнув села Ильма с боеспособным отрядом в 600 штыков, Данилов понял, что сопротивление белого фронта окончательно рухнуло. Помимо нежелания многих солдат воевать, полностью отсутствовало какое-либо руководство со стороны Миллера и Квецинского. Миллер, получая многочисленные сведения о полном развале фронта, категорически отказывался этому верить, даже 12 февраля. 16 февраля он начал понимать, что положение резко ухудшилось, но продолжал считать, что все еще можно исправить. Он отдал приказ начальникам тыловых гарнизонов немедленно отправить на фронт всех военнослужащих, находящихся в отпуске. То же самое было приказано всем, завершающим свое лечение в госпиталях и дома.

3. Паническая эвакуация Миллера

Миллер был так уверен в прочности своего положения, что по его приказу все ледоколы были посланы для доставки какого-то небольшого груза в Мурманск. Выступая перед общественными деятелями, он заявил, что этот приказ доказывает отсутствие каких-либо оснований для паники. Мы приведем достаточно злое свидетельство подполковника Зеленова: «Как штаб, так и высшее морское начальство хорошо знали, что даже одного ледокола вполне достаточно, чтобы забрать их с семействами»[682]. Даже утром 18 февраля, накануне панического бегства из Архангельска Миллер, по словам очевидцев, был в «совершенно спокойном настроении», заявив им, что об эвакуации не может быть и речи, и на представленных ему Добровольским документах об эвакуации всех судебных учреждений зачеркнул слово «эвакуация» и написал: «Выездная сессия на Мурман»[683].