1917, или Дни отчаяния

– Мой муж, – произносит Маргарит сохраняя воистину завидное спокойствие, – содержал один из самых больших благотворительных фондов России. Его семья построила при заводах церкви, школы, дома призрения; лучший художественный музей на Украине – это тоже род Терещенко, их деньги – это киевский Оперный и киевская Консерватория, это помощь литераторам, поэтам, художникам, это стипендии талантливым студентам из простонародья. В конце концов, это заводы, на которых работали тысячи людей и кормили свои семьи. И хорошо кормили. Неправедно нажитые деньги – это те, которые украдены или получены за предательство. В семье моего мужа деньги заработаны тяжелым трудом и несколькими поколениями.

– Вы в курсе, – спрашивает Троцкий, – что ваш муж поддержал украинский сепаратизм и обещал способствовать независимости Украины? То есть способствовал развалу государства?

– Я не знаю подробностей, но допускаю, что он мог поддерживать такую идею. Он уважительно относился к стране своих предков.

– Заверяю вас, что он не просто одобрял подобную идею, но и обещал всемерно способствовать ее реализации, что само по себе преступление против советской власти. Ваш муж, мадемуазель, за время своей работы во Временном правительстве заслужил не одну смертную казнь, а как минимум три. Я соглашусь с Владимиром Ильичом. Терещенко – опасный и последовательный враг. Я не считаю нужным обсуждать его освобождение на каких-либо условиях.

– Видите, – ухмыляется Ленин, – мы с Львом Давидовичем мыслим одинаково. Терещенко – враг. Ваш муж, мадемуазель Ноэ, охотился на меня как на бешеного пса. Распространял клевету, науськивал на меня полицию, вынудил меня бежать и прятаться в тот момент, когда я был нужен России. Так что – считаем вопрос закрытым. Меру вины вашего мужа и положенное ему наказание определит народный суд. Считайте ваше ходатайство отклоненным.

– А если семья Михаила Ивановича сделает крупное пожертвование на дело пролетарской революции? – говорит Маргарит, не отводя он Ленина взгляда. Очень существенное. Например, передаст в дар советскому правительству уникальный синий алмаз, фамильную драгоценность. Стоимость этого алмаза очень велика, господа. На деньги от продажи такого алмаза можно снарядить армию.

– Вы пытаетесь меня купить? – лицо Ленина краснеет.

– Нет, – спокойно отвечает Маргарит. – Я пытаюсь купить жизнь своего мужа, месье Ленин.

– Уходите, – у Ленина подергивается щека. – У меня сильное желание воссоединить вашу семью в Петропавловской крепости. Вы, мадемуазель Ноэ, плохо представляете, с кем имеете дело!

– Я, месье Ленин, была в Зимнем, когда его взяли ваши приверженцы, – Маргарит наклоняется вперед, прожигая собеседника взглядом. В нем гнев, ненависть и боль. – И, так случилось, они меня нашли. Так что я очень хорошо знаю, с кем имею дело…

На лице Дарси появляется растерянное выражение. Он явно поражен признанием Маргарит.

– Мне жаль, мадемуазель, что вам пришлось перенести такое потрясение, – вмешивается в схватку Троцкий. – Мне действительно вас жаль. Но, полагаю, что разговор можно заканчивать. Он бессмысленен. Всего доброго, месье Дарси. Всего доброго, мадемуазель Ноэ. Вас проводят.

Маргарит и Дарси спускаются по ступеням Смольного.

– Два мерзавца, – говорит Дарси в сердцах. – Я же говорил, что проще подкупить охрану и устроить Мишелю побег.

Он распахивает перед Марг дверцу машины.

– Не огорчайтесь, Маргарит. Уверен – мы найдем выход!

Машина едет по заснеженной улице Петрограда. На капоте полощется французский флажок. Маргарит на заднем сиденье закрывает лицо руками.

Дарси оглядывается на нее с места водителя.

– А ну! Не ныть! Без слез, Марго. Все только начинается.

Перед капотом «рено» возникает длинный черный лимузин. Дарси тормозит и отчаянно ругается по-французски. Машину заносит и «рено» едва не врезается в перегородившее дорогу авто. К машине Дарси подбегают вооруженные люди.

– Быстро выйти! Освободить машину!

– Не сопротивляйтесь, Марг! – кричит Дарси. – Мы французские граждане! Нас вытащат откуда угодно, только не с того света!

Дарси и Марго ведут к лимузину и запихивают вовнутрь.

– Спасибо за проявленное благоразумие, – говорит Лев Давидович Троцкий, сидящий на заднем сиденье. – Прокатимся, господа и дамы? Мне кажется, что у нас есть тема для разговора.

Февраль 1918 года. Петроград. Конспиративная квартира Троцкого

– Я надеюсь, что это не похищение гражданки Франции и сотрудника военного представительства страны-союзника? – спрашивает Дарси.

– Глупости не говорите, – морщится Троцкий. – Что вам везде мерещатся похищения? Пинкертона перечитали? Хотите чаю? Я продрог, честное слово… Чаю? С бубликами? У меня тут точно есть бублики! И, кажется, есть варенье…

Он заглядывает в буфет.

– Полезно иметь убежище, о котором никто не знает. Ну, кроме самых преданных друзей… Точно, бублики есть! И мед!

– И все-таки? – настаивает Дарси. – Это похищение?