1918 год: расстрелянное лето

Я быстро оглянулся – парня-юнкера уже не было. Спрятав оружие, мы быстро зашагали под испуганными взглядами расступающихся перед нами людей. Спустя несколько минут, по подсказке Воскобойникова, свернули в какой-то сквер, потом прошли короткой и неширокой улочкой между двухэтажными домами, на одном из которых я заметил вывеску с красным крестом «Депо медицинских пиявок». Народу здесь было совсем немного, поэтому мы имели возможность провериться и убедиться, что хвоста за нами нет.

Видя, что творится на улицах, я уже не рассчитывал встретиться с аферистом, но тот неожиданно для меня оказался на месте. Увидев нас, замахал рукой. Мы подошли, сели за стол, причем я сразу удивился свежему виду Петра, который выглядел так, словно вчера пил только один квас. К нам подбежал, стуча начищенными до блеска сапогами, половой.

– Чего изволите?

Только он отошел с заказом, как Типография, немного замявшись, обратился ко мне:

– Слушай, у нас народ в недоумении. У Кистеня что ни человек был, то зверь лютый. На них крови…

– Лишнее говоришь, – оборвал я афериста.

– Понял. Твои документы будут готовы через три дня. Есть какие-то пожелания по имени и фамилии?

– Без разницы. Только пусть будут немудреные, – попросил я. – Что с другими моими делами?

– Не могу так быстро, к тому же вы видите, что сейчас делается, – он наклонился вперед и тихо сказал: – Сейчас у нас согласовываются расстрельные списки. Представьте, там более ста фамилий.

– Что, правда? – так же тихо спросил его Воскобойников. – Сто человек? За что?

– А то ты не знаешь? Во всех газетах уже прописали. Большевики объявили красный террор в ответ на убийство Урицкого и покушение на Ленина. С сегодняшнего дня начнутся расстрелы в тюрьмах.

– Фамилию Долматов в списках не встречал?

– Не присматривался, но могу глянуть. Все равно они через нас проходят.

– Сколько?

– Да за так посмотрю, все одно через меня проходят. Увидимся через три дня. Я сейчас с трудом вырвался, работы много. К сожалению, сегодня не смогу прийти и послушать нежный голосок моей певуньи Катеньки. Передайте ей мой сердечный привет. Я пойду.

После его ухода пришел половой с нашим заказом. Только взялись за ложки, как неожиданно заговорил Воскобойников:

– Барышне не резон сюда приезжать. У большевиков, по сути, траур. К тому же вы слышали, что Петя Типография сказал: красный террор начался. Как бы беды не было. Вадим Андреевич, давайте съездим, предупредим барышню. Да не смотрите на меня так, словно вам до нее дела нет. Вон как за паренька сегодня вступились… – Воскобойников помолчал, хлебнул из стакана с квасом и неожиданно продолжил: – Знаете, поражаюсь я вам, Вадим Андреевич. Там толпа человек сорок собралась. Половина под хмельком, глаза озверелые, секунда – и кинутся, порвут на клочки, а вы вышли, в морду дали, взглядом надавили, и они сразу хвосты поджали, в бега кинулись. Сила духа у вас знатная. Вот у нас был следователь…

– Ешьте, Иван Николаевич, ешьте, а то остынет.

Кати мы дома не застали, да и, судя по столпотворению на улицах, сейчас мало кто сидел по домам. Когда шли обратно, Воскобойников купил несколько газет, в которых говорилось, что Астрахань захвачена белоказаками, а в Баку произошел военный мятеж и большевики бежали из города. Эти новости все больше нагнетали и без того тревожную обстановку в городе.

– Это что же выходит, Вадим Андреевич? Если так рассудить, то скоро Добровольческая армия на Москву пойдет.

– Не так быстро, Иван Николаевич. Генералам сначала надо свои внутренние распри уладить, а уже потом военные планы разрабатывать.

– Какие распри? У всех только один враг. Большевики… – при этом бывший полицейский агент быстро огляделся по сторонам.

Я не стал отвечать, так как этот разговор был не для улицы. Наконец, увидел извозчика.

– Нам повезло, – я помахал рукой «водителю кобылы», а когда пролетка подъехала, спросил: – Подвезешь на Тихорецкую?

– Двадцать рублей, – буркнул нахмуренный извозчик, – и деньги вперед. По-другому никак не повезу.

– Это же почему нам такая немилость? – вроде бы спокойно спросил Воскобойников, но в его голосе явно прозвучало лязгающее железо.

Извозчик это тоже почувствовал, бросил на нас внимательный взгляд и испугался. Это нетрудно было определить по излишне громким и отрывистым выкрикам:

– Да меня только сейчас отпустили эти чертовы дети! Мандатами мне в лицо тычут и кричат: релюционная не… обходимость! У меня дома трое по лавкам сидят! Их обходимостью не накормишь! Тогда они достали револьверы… А! Чего душу бередить! Господа хорошие, так вы едете или нет?

– Держи! – я дал ему деньги и залез в пролетку, а следом за мной забрался Воскобойников.

– Вот так правильно, – засовывая двадцатку за пазуху, сказал извозчик. – Раз вы ко мне с пониманием, так я к вам со всем уважением. Мигом домчу, господа хорошие!