1918 год: расстрелянное лето

Подъехавшая к зданию ЧК машина была задумана как своеобразный психологический ход, который должен был легко восприняться чекистами, бывшими до этого простыми людьми – рабочими, ткачами и сапожниками. Как они могли подумать? Кто-то из их товарищей ехал мимо, услышал выстрелы и пришел им на помощь, а сообразить, что это может быть сложный комбинационный ход, тем более в стрессовой ситуации, никому из чекистов и в голову не могло прийти. То, что некоторые были бывалыми фронтовиками и готовы умереть за революцию, не давало им ни специфического опыта, ни знаний. Несколько быстрых очередей вычеркивают из списка живых еще с пяток чекистов, загоняя остальных вовнутрь здания, после чего водитель жмет на газ, и автомобиль исчезает в сплетении улиц. Естественно, что все прохожие, кто проходил мимо, быстро разбежались в разные стороны, стараясь оказаться как можно дальше от стрельбы. Извозчики и шоферы машин старались развернуть свой транспорт или прижать к обочине.

Мне нужно было пробежать восемьдесят метров по пустой улице и завернуть за угол, где меня должна ждать пролетка, вот только никогда в моей памяти ни одна из операций не проходила строго по плану. Все время вылезали разные детали, которые заставляли менять его прямо на ходу. В моем случае неучтенным фактором стал автомобиль, вывернувший из-за угла на полном ходу. Человек в кожаной фуражке со звездочкой, сидевший рядом с водителем, сразу начал в меня стрелять. В тот момент, когда я уже сворачивал за угол, мое левое плечо словно прошила огненная игла. С трудом удержав равновесие, я побежал дальше, туда, где в тридцати метрах стояла пролетка с Алексеем, ожидавшим меня. Увидев, что меня ранили, он соскочил с облучка, чтобы помочь мне забраться на сиденье. Остановившись перед пролеткой, я только сейчас увидел, что рукав пиджака залит кровью, а за мной тянется кровавая дорожка. От сильной потери крови меня начало слегка мутить.

«Сосуд задет».

– Едем… быстрее, – с трудом вытолкнул я из себя, кривясь от боли.

Только уселся на сиденье с помощью Алексея, как на скорости, с ревом, из-за угла выскочил автомобиль, и сразу раздался сдвоенный выстрел. Пули просвистели где-то в полуметре от моей головы. Я думал, что офицер-боевик сейчас вскочит на облучок, но вместо этого, словно в тире, широко расставив ноги, он выбросил руку с револьвером вперед, начал стрелять в мчащийся на нас автомобиль. Мгновенно опустошив барабан, он кинул оружие на брусчатку, а уже через несколько секунд стрелял из другого револьвера. Несмотря на режущую боль в плече, я повернулся. Расстрелянный автомобиль вильнул колесами и, перевалив бровку, проехал несколько метров с заглохшим мотором, после чего врезался в стену дома. Разбитое вдребезги ветровое стекло, струйка пара, бьющая из радиатора, и три мертвых тела… Шофер, ткнувшийся головой в руль, стрелок, сидевший рядом с ним, сейчас лежал на боку, свесив руку с оружием через дверцу автомобиля, и был еще кто-то третий, кто сейчас неподвижно полулежал на заднем сиденье. Не успел я зафиксировать в памяти эту картинку, как Алексей уже вскочил на облучок и с ходу погнал лошадей. Несмотря на рессоры, пролетку нещадно трясло, что отдавалось в моем плече взрывами боли. Холодная испарина покрыла лоб, рывки боли становились все более обжигающими, но стиснув зубы, насколько хватало силы духа, я боролся с надвигающимся беспамятством.

Спустя час после операции я лежал на кушетке в гостиной и блаженствовал. Сильная ноющая боль в моем плече не шла ни в какое сравнение с той, что мне пришлось испытать при бешеной поездке. За столом, напротив меня, сидел врач и медсестра, помогавшая ему при операции. Оба входили в число членов боевой офицерской организации. Доктор, Иван Севастьянович Чернышев, с густыми курчавыми волосами, тронутыми сединой, и с бородкой клинышком, выглядел лет на сорок пять. Очки в золотистой оправе и доброе выражение полного лица делали его в моем воображении похожим на доктора Айболита. Медсестра Надежда Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, с живыми, веселыми глазами, глядела на меня с радостно-заботливой улыбкой, совсем как мать смотрит на выздоравливающего малыша. Усталые, но довольные собой и успешно проведенной операцией, они пили чай и говорили о том, какие бедствия России принесла власть большевиков. Продуктов нет, лекарств нет, керосина нет.

– Представляете, бутылка спирта на рынке стоит сто шестьдесят рублей! – возмущался доктор. – А взять тот же трактир! Самое дешевое блюдо сейчас от пятнадцати рублей идет!

– Полностью с вами согласна, Иван Севастьянович, – поддакивала ему медсестра. – Мыла, самого простого, сейчас днем с огнем не найдешь!