1918 год: расстрелянное лето

«Огонь!» – мысленно скомандовал я, и через пару секунд затарахтел пулемет, а следом за ним раздался треск винтовочных выстрелов. Люди и кони падали на землю. Одни падали замертво, другие корчились, кричали от боли. Зло и радостно я улыбнулся, видя, как менялось выражение лиц бандитов, стирались с их губ злорадные ухмылки, затем недоумение стало меняться на страх. Вместо того чтобы слышать выстрелы в вагонах, слышать истошные крики перепуганных пассажиров, они вдруг увидели перед собой тупое рыло пулемета и с десяток винтовочных дул, когда вдруг резко ушла в сторону одна из дверей теплушек. Еще с полтора десятка стволов появились из окон некоторых вагонов. Не ожидавшие подобной подлости со стороны мирного пассажирского поезда бандиты на несколько секунд просто растерялись, представляя собой удобные мишени для хороших стрелков. Я взял на мушку пулеметчика одной из тачанок, плавно нажал на спусковой крючок, а спустя секунду с удовлетворением увидел, как тот качнулся и упал навзничь, на дно тачанки. Пулемет все бил не переставая, скашивая разворачивающих коней бандитов, которые только сейчас осознали, что попали в засаду. Бандиты, торопясь убежать, разворачиваясь, рвали губы лошадям с такой силой, что с удил срывалась кровавая пена. Снова прицелился, наведя винтовку на спину нахлестывающего лошадь бандита.

– Дядька! Они уже здесь! – вдруг неожиданно закричал Митька, заставив меня дернуться, и, как следовало ожидать, пуля прошла мимо. Вот только бандиту недалеко удалось ускакать, видно кто-то взял его вместе со мной на мушку. Взмахнув руками, он вылетел из седла. Я быстро обежал глазами поле схватки. На земле уже валялись не менее двух десятков убитых и раненых. Сам главарь банды, получив пулю, сейчас лежал под копытами своего коня, широко раскинув руки. Жалобно ржали раненые кони, глухо стонали, валяясь на земле, раненые головорезы Грушницкого. В следующую секунду появился гетманский полуэскадрон. Обойдя состав, он с ходу стал разворачиваться в лаву. Бандиты при виде солдат, даже не пытаясь отстреливаться, пригнувшись к гривам лошадей, гнали их в степь. Все произошло настолько быстро, что ни тачанки, ни подводы не успели толком развернуться, и теперь, когда появилась кавалерия, им больше ничего не оставалось, как бросать на землю оружие и кричать истошными голосами: «Пощады! Сдаемся!»

Вот только после того, как мимо них промчались кавалеристы, больше там кричать было некому. В степь, по моим наблюдениям, сумели уйти полтора десятка бандитов, которых сейчас по пятам преследовали три десятка кавалеристов во главе с Владимиром Козицким. Проследив за ним взглядом, успел увидеть, как значковый снял метким выстрелом из револьвера одного из убегавших бандитов.

«Полный разгром», – констатировал я завершение боя, потом, неторопливо спустившись с паровоза по лесенке на землю, пошел к Буйницкому, возле которого сейчас стоял барон с десятком офицеров из пассажиров. Нетрудно было догадаться по их возбужденным лицам и выкрикам, что фон Клюге пытается убедить своего приятеля оставить им оружие.

«Бесполезно», – подумал я.

Дело в том, что изначально был уговор: пулемет и винтовки местное командование дает нам на время операции. Не успел я до них дойти, как вдруг увидел Мирского. Стоило тому меня заметить, как контрразведчик направил коня ко мне. Ловко соскочив на землю, он подошел ко мне.

– Сегодня на редкость удачный день, поручик.

– Не спорю, – согласился я с ним. – Начальство будет вами довольно.

– Не язвите, Вадим Андреевич, это вам не к лицу. Я приехал, чтобы сказать вам спасибо.

– Не за что, Сергей Казимирович. Но это, наверно, не все, что вы мне хотели сказать?

– Проницательный вы, человек, поручик. Уж очень хотелось узнать, как так получилось, что вы могли все так сложить? Сенька, подосланные бандиты, налет.

– Привычка подмечать мелочи.

– Странно на вас, Вадим Андреевич, повлияла потеря памяти. Весьма странно. Просто чудо какое-то.

Голос сотника был спокоен, но его жесткий и холодный взгляд говорил: не верю я тебе. Совсем не верю. Кто ты такой?

– У вас появились сомнения в отношении меня, господин сотник? – спросил я его, чтобы сразу расставить все точки над «i».

– Они и не исчезали, господин поручик. Не люблю то, чего не понимаю. Ну да Бог с вами. Честь имею.