1918 год: расстрелянное лето

Сотник, козырнув, пошел в сторону крестов, которые убирали с дороги солдаты под надзором хорунжего, предварительно отвязав от них пленников. Сейчас все трое лежали на траве, а над одним из них склонился врач. Я быстро огляделся по сторонам, оценивая обстановку. Отдельные пассажиры, которые оказались смелее остальных, сейчас стояли рядом со своими вагонами, с любопытством вертя головами в разные стороны, но большинство людей предпочитало сидеть на своих местах, наблюдая за тем, что происходит, из окон вагонов. Солдаты тем временем не торопясь складывали трупы бандитов на повозки, собирали оружие. Стоя недалеко от меня, Буйницкий что-то сердито выговаривал бунчужному, стоявшему с виноватым лицом. По обрывкам фраз понял, что тот был недоволен его солдатами, которые прямо на глазах пассажиров добили раненых. Только собрался идти искать барона, как ко мне подошел машинист.

– Вадим Андреевич, там солдат приходил, вашу винтовку забрал.

– Бог с ним. Спасибо за помощь, Матвей Пахомыч, – я пожал машинисту руку. – А где Митька?

– Этот пострел побежал смотреть на бедолаг, которых ироды на путях оставили. Я что хотел сказать. Душевный вы человек, ваше благородие. Да не смотрите на меня так. С япошками пришлось повоевать, так что господина офицера завсегда отличу, даже в таком виде. В вагон теперь переберетесь?

– Да, только сначала найду своего приятеля.

– Вот он, наверно, к вам уже идет, – глядя мне через плечо, сказал машинист. – Всего вам доброго, ваше благородие. Так я пойду?

– Рад был с вами познакомиться, Матвей Пахомыч. И Митьке – спасибо. До свидания.

– Спаси вас Бог, ваше благородие.

Повернулся. Передо мной стоял барон.

– Ваш план удался как нельзя лучше, Вадим Андреевич, но при этом не скажу, что удивлен. Нечто подобное я от вас и ожидал. Видел, что к вам Мирский подходил. Спасибо хоть сказал?

– Сказал. И не только, – я усмехнулся.

– Сказал о своих подозрениях?

Я кивнул головой.

– Служба у него такая, да и кому сейчас верить – непонятно. Ладно, поручик, отбросим на время мрачные думы и идемте в вагон. Как вы насчет того, чтобы выпить рюмочку-другую?

– Немного можно. Ведите, Михаил Генрихович.

Ростов Глава 4

На полках, в тесных проходах и между скамейками сидели и стояли люди. Мешки, баулы, узлы, чемоданы и сундучки загромождали вагон, и без того забитый пассажирами.

Несмотря на то что окна были открыты, в вагоне было душно, да и сам воздух слегка отдавал помойкой. На лицах пассажиров, по большей части женщин и детей постарше, застыло напряженно-испуганное выражение. Мужчины старались держаться, но это получалось далеко не у всех. В вагонах ехали беженцы, одиночки и семьи, оторванные от привычной жизни, раздраженные и испуганные. Все они бежали от безумств нового мира, подступающего голода и разрухи. Тот мир, в котором эти люди когда-то жили, в одночасье сломали большевики, дав взамен истошно кричащих агитаторов от различных партий, мародерские погромы и обыски, проводимые новой властью, которые мало чем отличались от бандитских налетов. На домах развешаны непонятные лозунги и плакаты, на афишных тумбах – приказы новой власти, в которых пестрели слова: выдать, сдать, отдать. Ходили слухи о расстрелах в ЧК. По ночам города переходили в руки бандитов и грабителей. Как мне рассказал один обыватель, в том районе Москвы, где он жил, бандиты даже развешивали издевательские объявления типа «до десяти вечера шуба ваша, после десяти – наша». Учителя, профессора университетов, врачи, полицейские, чиновники – все они бежали из злобного и искаженного мира. Так необычно высказался один из пассажиров, ученый-правовед, профессор Московского университета, о власти большевиков. Вырвав из себя с кровью прошлую жизнь, они со страхом ждали, что их ждет в будущем. Немало было в поезде солдат, матросов и спекулянтов. Этим было проще – они жили сегодняшним днем, не заглядывая в будущее. Солдаты и матросы, в своем большинстве, ехали по домам, где их ждали родители, семьи и земляки. Их мало интересовали политические распри, раздирающие страну. Часть солдат, бывшие крестьяне, дымили самокрутками, степенно говорили о семьях и о земле, но среди них были и пьяные и наглые, которые шатались по вагонам, задирали пассажиров. Дескать, они, граждане свободной России, которая без помещиков и капиталистов, поэтому им все дозволено, а вы все сволочи, потому что дома сидели, пока они кровь за отечество проливали. Правда, когда состав приблизился к Дону, всю пьяную браваду как ветром сдуло, сразу притихли, сидя на своих местах тихо и настороженно. Спекулянты-мешочники, наглые и бесцеремонные, пили самогон и приставали к дамочкам с нескромными предложениями, предлагая отблагодарить по-царски, в их понимании, куском сала или бутылкой сивухи. Ехали и офицеры. Угрюмые и злые, все еще не понимающие, как такое могло произойти в России.