1918 год: расстрелянное лето

Из-за гостей, а в особенности из-за Гордея, который, как выяснилось, был при хозяине почти два десятка лет и считался своим в семье, девушка держалась сдержанно и легла спать одна. Ночь прошла спокойно. Утром встали все рано. Воскобойников только попил чая и снова убежал на вокзал выбивать места еще для двух человек. «Казак» разговаривал только с Таней, демонстративно не замечая меня. Лыскин вообще все время молчал, стараясь соблюдать нейтралитет. После прихода Ивана Николаевича мы все вместе поели и поехали на вокзал. Приехав, сразу разделились на три группы. Таня пошла с Воскобойниковым, за ними метрах в тридцати шел Поддубный, а замыкали цепочку мы с Лыскиным. Обсудив с обоими полицейскими возможные ситуации на вокзале, мы пришли к общему мнению, что в большой массе народа, который постоянно топчется на вокзале, мы будем незаметны, вот только чего мы не могли предположить, так это того, что мое лицо будет знакомо чекистам.

Продвигаясь сквозь толпу, я засек на себе чужой пристальный взгляд. Чтобы проверить, так ли это, наткнулся на толстую тетку, которая тут же начала ругаться, я при этом сделал вид, что испугался, шарахнулся от нее в сторону, одновременно проводя взглядом по толпе, и сразу заметил, что ко мне наперерез целеустремленно двигается тройка товарищей в фуражках со звездочками.

– За мной хвост. Уводите Таню, – почти не шевеля губами, негромко сказал я, догнав бывшего агента. Тот оказался молодцом, даже глазом не моргнул, как шел, так и пошел дальше.

Резко свернув в сторону, я пошел вдоль состава, уводя чекистов в противоположную сторону от девушки и сопровождающих ее людей. Товарищи еще не поняли, что их засекли, и, скорее всего, подумали, что я иду к своему вагону. Вот только не всегда все рассчитаешь. Неожиданно проводники именно в тот момент начали открывать двери вагонов, и до этого стоявшая толпа резко уплотнилась, устремившись к вагонам, замедлив до предела мое движение. Вторым неожиданным препятствием явился патруль на другом конце платформы, к которой я стремился выйти. Наконец, чекисты поняли, что их заметили, и решили больше не скрывать своих намерений.

– С дороги! Разойдись! ЧК! Кому сказано! – раздались за моей спиной крики, которые привлекли внимание патруля, и как следствие раздались новые крики: – Товарищи! Патрульные! Задержите этого гада!

Я обогнул дородную бабу с мешком, оттолкнул плечом какого-то мешочника, пытаясь вырваться из толпы, которая, все больше пугаясь криков и людей с оружием, начала метаться из стороны в сторону. Патрульные внесли еще больше страха в сердца людей, когда, сорвав с плеч винтовки, кинулись ко мне с криками:

– Стой, падла! Стой, стрелять будем!

Народ стал разбегаться в разные стороны, тем самым давая мне шанс уйти, вот только кто-то из сознательных граждан, среагировав на призывы чекистов и проявив свою солидарность, подставил мне подножку, и я, не сумев среагировать, полетел на землю. Только хотел вскочить на ноги, как заметил летящий мне в голову сапог. Полностью уйти от удара я не смог и рухнул на платформу второй раз. Очнулся я уже от резкой боли. Это меня бил сапогами военный патруль. Правда, когда подлетели чекисты, они сразу утихомирили рьяных служак. Видя, что я лежу, один из чекистов строго спросил патрульных:

– Мужики, вы его не того?

– Та не, товарищ. Только слегка поучили. Живой он, сука, живой!

Чекист наклонился, вгляделся в мое лицо, потом распрямился:

– Точно. Живой.

Второй тут же пнул меня ботинком в бок и сказал:

– Вставай, контра, чего разлегся!

Сделав вид, что мне плохо, попытался приподняться, но руки, словно сами собой, подогнулись от слабости, и я упал на платформу с глухим стоном. Видно, мой спектакль пришелся зрителям по душе, потому что народ, уже собравшийся вокруг нас, загудел:

– Да у него голова в крови! Отделали мужика и еще чего-то хотят! Теперя в больницу его тащите!

Один из чекистов коротко выругался, а потом заорал на собравшихся вокруг нас людей:

– Чего глаза таращите! Здесь вам не театра! Давайте, идите отсюдова!

Спустя несколько минут, ругаясь матом, патрульные вместе с чекистами кое-как поставили меня на ноги и повели. Я то шагал своими ногами, то бессильно обвисал на руках своих конвойных, которые сразу принимались кричать, что не нанимались меня тащить. Несмотря на то что меня пару раз неплохо приложили по голове, с каждым шагом я чувствовал себя все лучше. Муть, плавающая перед глазами, ушла, туман в голове рассеялся, но при этом я не забывал изображать готового потерять сознание человека. Патрульные, мокрые от пота и злые, как черти, похоже, сейчас только и делали, что ругали меня по-всякому. Про бдительность и говорить не приходилось. Будь только они одни, я бы уже был на свободе, но вот по сторонам и сзади шли три чекиста с револьверами наготове, а значит, шансы у меня были, как говорится, нулевые. Риск, конечно, дело благородное, но не до такой же степени.