1918-й год на Востоке России

Было бы неправдой не отметить того факта, что в областях освобожденной России большевистское течение перестало существовать. В скрытом виде оно отразилось, главным образом, в рабочей среде, в ярко выраженном меньшинстве рабочей среды. Оно и понятно: большевизм основывался не только на идеологическом основании; с этой стороны он был блестяще разбит самими же рабочими на всех их рабочих конференциях и теми социалистическими партиями, которые стоят во главе рабочего движения. Главная сила большевизма теперь заключается в том, что большевики, действуя от имени рабочего класса, дают тому меньшинству рабочих, которые его поддерживают, возможность ничего не делать, получать бешеную плату за это ничегонеделание и пользоваться всеми правами господ положения.

Большевики печатают деньги в Экспедиции заготовления государственных бумаг верстами, и поэтому известное меньшинство они могут закупать так же, как они закупают свою армию. И поскольку возможность печатать эти деньги, возможность политически влиять из центров страны — Москвы и Петрограда — не вырвана у них из рук, поскольку в их руках находится деловой аппарат государства и значительная часть русской территории, где население, терроризируемое и голодом, и Красной армией, ничего не может сделать, — постольку для всех большевистских элементов, находящихся в областях, занятых нами, не исключена сладкая возможность в конечном счете восторжествовать, постольку они поддерживаются большевиками внутренней советской России и пытаются в критический для нас момент испортить нам наше положение.

Такая вещь была при нашем отходе и из Казани, и из Симбирска. В Симбирске, например, весь комитет рабочих патронного завода вместе с большинством рабочих ушли с нашими войсками, но было меньшинство, которое приняло сторону большевиков. Поэтому необходимо для пользы самого рабочего класса покончить с этим порядком вещей, вырвать у большевиков из рук Москву и Петроград и положить конец иллюзиям развращенной части рабочих, которые принуждены будут тогда понять, что советский строй более невозможен, что надо начать, наконец, работать и перестать бездельничать. Дальнейшее промедление — гибель для России, ибо нет никакого сомнения, что большевизм все равно долго продержаться не может, а теперь, лишенный поддержки масс, лишенный их морального сочувствия, держащийся только террором, он свирепствует все больше и больше, и мы видим, с какой безумной скоростью и жестокостью разрушается вся экономическая и моральная жизнь великого народа, как убивается, в буквальном смысле слова, все лучшее, что там есть, как губится самая душа народа.

Что касается наших отношений к союзникам, то я хочу подчеркнуть еще раз то обстоятельство, что восставшая против большевиков Россия фактически считала себя в состоянии войны с Германией с начала июня месяца, когда она определенно заявила, что она не признает Брест-Литовского мира и что она формирует свою армию для войны с Германией, и не наша вина, что мы могли драться только с германскими военнопленными и не могли сойтись грудью на подлинном Русско-Германском фронте. Мы для этого сделали все, что могли.

Ввиду того что теперь в России существует уже два фронта — Северный союзный и Волжский, оттянувший на себя огромное количество большевистских сил, — движение с Юга России могло бы счастливо разрешить задачу водворения в России настоящего демократического порядка. Для этой цели было бы достаточно посылки 60 тысяч человек из Одессы, которые вместе с русскими силами, сформированными уже на Юге России, а по газетным сведениям взявшими уже Киев, могли бы очень быстро двинуться к Москве.

Вся наша война от Самары и до Владивостока велась главным образом по линии железной дороги или на водных путях. В данном случае произойдет то же самое, и поэтому нельзя медлить ни минуты и надо посылать как можно скорее войска хотя бы с того же Салоникского фронта, теперь совершенно свободного вследствие германского перемирия.