1918-й год на Востоке России

Оторванный от главных сил, наступавших по берегу Волги, наш отряд находился на их правом фланге и, двигаясь немного окружной дорогой, должен был подойти к городу Вольску с фланга. На второй день походного марша, около обеденного времени, шоссейная дорога, по которой мы шли, сделав довольно крутой поворот, подошла совсем близко к железнодорожной ветке, верстах в четырех от станции Привольская, и в этом месте отряд остановился на привал. Не прошло и нескольких минут, со стороны Привольской показалось что-то вроде бронепоезда, состоявшего из паровоза и нескольких товарных вагонов. Обстрелянный огнем наших орудий, он дал задний ход и моментально скрылся из вида. Эта железнодорожная ветка соединяла Вольск с узловой станцией Аткарск, проходя на своем пути через небольшой уездный город Петровск. В сторону станции Привольская из отряда была выслана конная разведка, которая подозрительно быстро вернулась и донесла, что станция никем не занята. Получив такое благоприятное сообщение, отряд белых был сразу поднят с места, и мы в походной колонне пошли дальше по шоссе, которое, отойдя от железнодорожного полотна, теперь проходило среди молодого дубового леса. В голове колонны находился Самарский стрелковый батальон, но большая часть его чинов сошла с шоссе и двигалась, по-видимому из предосторожности, по обоим сторонам дороги, укрывшись в лесу. У них, вероятно, не было полной уверенности в точности донесения кавалерийской разведки и на всякий случай были приняты кое-какие меры предохранения. Позади них в непосредственной близости двигалась артиллерия — впереди наша пушка, а за ней вольское орудие, часть обоза, дальше все остальные части и обоз второго разряда. На передке самарского орудия сидели, как полагается по уставу, его три номера — Коля Роднин, я и еще третий, фамилию которого я уже успел забыть, да это и не так важно. Эта троица обладала если не совсем приятными, то, во всяком случае, не в меру звучными голосами (два тенора и бас) и во все свои молодые глотки что было мочи орала: «Едут, поют молодцы артиллеристы, кони-красавцы землю бьют…» Шоссейная дорога, немного не доходя станции Привольская, делала небольшой поворот, дальше шла прямо на переезд и переходила на другую сторону железной дороги. С переезда она была видна вся как на ладони. Только наши пушки успели выехать из-за поворота, как со стороны переезда застучали пулеметы и загремели пушки, специально установленные на нем красными. Создавшийся невероятный шум от несшихся с воем пуль и рвавшихся над нашими головам шрапнелей внес некоторое довольно сложное замешательство в артиллерийскую колонну и обоз. Пушки срезу остановились, а обоз сделал неудачную попытку повернуть назад и сгрудился в кучу на узкой дороге. Ничего не понимая, с «молодцами» на устах, я нырнул с передка вниз и очутился в небольшой канаве для стока воды, вырытой сбоку дороги. Когда я взглянул вверх, то где-то там высоко увидел небо — оно было «с овчинку». Убедившись в правильности русской поговорки, я поднялся на шоссе. Кругом все уже успокоилось, только стояло в беспорядке, да и весь переполох продолжался не больше трех-четырех минут. Шедшие лесом самарские стрелки кинулись с криком «Ура!» в штыки на переезд. Красные от такой неожиданности, бросив свои пулеметы и пушки, пустились наутек, а ездовые стоявших тут же рядом передков, вероятно решив, что они без пушек лишняя обуза, перерубили постромки и, обогнав удиравших своих номеров, унеслись в сторону города. Станция Привольская оказалась в руках белых. Лихой атакой самарцами было взято три действующих пулемета и два совершенно исправных орудия с передками.