1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Заметим: на допросе, проходившем двумя днями раньше, Астров говорил почти то же самое[293] (о чем ниже).

На очной ставке с Бухариным 13 января 1937 года Астров припомнил слова Томского, который хвастался: когда «правые» придут к власти, с партийными лидерами они церемониться не будут. Астров понял так, что речь идет об их физическом устранении:

«Томский сказал… что в серьезной борьбе за власть, которую мы ведем, без арестов обойтись нельзя, что сейчас они нас арестовывают, а потом мы их будем арестовывать. Когда мы придем к власти, мы церемониться не будем. Это высказывание Томского было принято собравшимися, как сами собой разумеющиеся вещи».[294]

Дополнительно Астров заявил, что Бухарин тоже разговаривал с ним о «терроре», то есть об убийстве:

«Бухарин мне сказал, что я имею основания уцелеть от ареста… Он сказал, что мне важно сохраниться на свободе, потому что мне придется продолжать террористическую деятельность Слепкова по подготовке убийства Сталина».[295]

За два дня до очной ставки — 11 января 1937 года — Астров дал признательные показания в НКВД, в которых категорически заявил, что Бухарин говорил именно об убийстве:

«Я вспоминаю мою беседу с БУХАРИНЫМ, состоявшуюся летом 1931 года или 1932 года, во время которой БУХАРИН на сей раз уже в прямой форме заявил о необходимости убить СТАЛИНА. Развивая дальше эту мысль, БУХАРИН подчеркнул, что при отсутствии СТАЛИНА никто не сможет сплотить партию, и это даст возможность нам захватить руководство в свои руки».[296]

От обвинений в «терроре» Астров отрекся в 1989 году, когда уже никто (включая его самого) не мог сопоставить его слова с тем, что было на самом деле сказано им в показаниях 1937 года. Но от всех остальных своих антибухаринских обвинений Астров не отказался даже в годы горбачевской перестройки и гласности.

Вряд ли кто-то стал бы возражать или удивляться, если бы в 1989 году или позднее Астров солгал, что его жестоко пытали или издевались над ним. Он тем не менее настаивал, что его не били, не пытали, а вместо этого корректно вели себя с ним на допросах!

Свидетельство Астрова в любом случае нужно признать веским доказательством вины Бухарина, даже в отсутствие других подтверждений. Но такие свидетельства есть, и их немало. К примеру, за один лишь день 16 февраля 1937 года Бухарин получил увесистую пачку с двадцатью стенограммами допросов, в которых ему инкриминировались различные преступления.[297] Если не считать показаний Астрова, никакие другие архивно-следственные материалы исследователям по-прежнему недоступны.

ФЕВРАЛЬСКО-МАРТОВСКИЙ (1937) ПЛЕНУМ ЦК ВКП(Б).

Полный стенографический отчет февральско-мартовского (1937) Пленума ЦК ВКП(б) был опубликован в 1992–1995 годах в журнале «Вопросы истории». В 2006 году те же материалы появились в Интернете в доступном для контекстного поиска формате.[298] Таким образом, возможность ознакомиться с одним из важнейших источников по советской истории 1930-х годов появилась у самого широкого круга исследователей.

Коэн со ссылкой на Конквеста утверждает, что на Пленуме «намечалось обсудить несколько вопросов, однако «на самом деле в повестке дня был всего лишь один пункт — исключение Бухарина и Рыкова».[299]

Здесь почти все неправда. Пленум — самый или один из самых продолжительных за всю историю СССР — начался вечером 23 февраля и завершился 5 марта 1937 года. Конечно, дело Бухарина-Рыкова стало важной частью повестки дня, но рассматривалось оно на вечерних сессиях 23 и 24 февраля, на утренней и вечерней сессиях 25 февраля и, наконец, на утренней сессии 26-го и части сессии 27 февраля, т. е. значительно менее половины срока, отведенного на работу Пленума. Далее там рассматривались другие важные вопросы: подготовка к выборам в Верховный Совет СССР в соответствии с новой Конституцией, разбор уроков вредительства и диверсий в свете недавно (конец января 1937 года) завершившегося процесса и ряд других.

Развивая свою мысль, Коэн далее отмечает:

«Сталин и его приспешники выступили с требованием их (Бухарина и Рыкова. — Г.Ф., В.Б.) ареста как «наемных убийц, вредителей и диверсантов, находящихся на службе фашизма».[300]

С документальной точностью теперь можно убедиться: ничего подобного Сталин не говорил. Его позиция по отношению к Бухарину и Рыкову оказалась самой миролюбивой среди всех участников Пленума. Что блестяще показано в фундаментальном исследовании Гетти и Наумова «Дорога к террору», одна из глав которого подробнейшим образом — полнее, чем где бы то ни было в мировой научно-исторической литературе, — рассматривает данный вопрос.[301]