Таким образом, за последние две недели марта провалилась миссия Хадсона, было отклонено предложение о конференции в Бухаресте и потерпела фиаско идея о четырехсторонней декларации. Все эти неудачи весьма снизили доверие к многочисленным сообщениям Майского о перемене курса в британской политике. Но несмотря на все это и общую напряженность ситуации, оставалась британская надменность по отношению к советскому правительству и, что еще хуже, британцы с тем же насмешливым небрежением относились к растущему советскому недоверию. Что касается Франции, то, если не считать нескольких кратких встреч Сурица в конце марта с Бонне и Даладье, французское правительство заняло по отношению к Советскому Союзу пассивно-выжидательную позицию. Множились слухи о двурушничестве Бонне и его закулисных переговорах. Уже никто, и меньше всего в Москве, не доверял ему, а вместе с ним и французскому правительству. Однако несмотря на все эти неблагоприятные обстоятельства в начале апреля появился еще один, на этот раз последний шанс, создать англо-франко-советский блок.
Глава ЧЕТВЕРТАЯ
У России есть 100 дивизий
В начале 1939 года британское правительство рассматривало вопрос о возобновлении торговых переговоров с Советским Союзом, целью которых было заставить его — уговорами или запугиванием — приобретать больше британских промышленных товаров. Торговый баланс неизменно оказывался с большой пользой для Советов, и это было постоянным источником раздражения для британских официальных кругов. Но попытки выравнять баланс завершились лишь провозглашением торгового эмбарго. Однако, по мере того, как вопросы международной политики приобретали перевес над вопросами торговли становилось понятно, что это не самый лучший выбор. «У России есть 100 дивизий, — замечал С. Д. Уэйли из британского казначейства. — И в случае возникновения конфликта это может оказаться решающим фактором, чтобы иметь Россию на нашей стороне».1
Уэйли не был генералом, но этого и не требовалось, чтобы признать стратегическую важность СССР.Сталинские чистки нанесли серьезный урон офицерскому корпусу Красной армии, но не смогли устранить сам Советский Союз как военный фактор в восточной Европе. Свой вклад в это дело внесли и англо-французские правые, которые использовали репрессии как предлог, чтобы уклониться от сотрудничества с Советским Союзом в борьбе против нацистской Германии. Как французские, так и британские военные источники считали Красную армию, несмотря на все недостатки, мощной военной силой и указывали на желательность иметь ее в качестве союзника. Французский военный атташе в Москве Паласс, например, сообщал в апреле 1938 года, что советское высшее командование уже оправляется от чисток и военный потенциал Красной армии следует считать довольно высоким. Генштаб не принял во внимание этот доклад, но Паласс продолжал стоять на своем. Красная армия через год после мобилизации могла выставить на фронт 250 дивизий. Она вполне была в состоянии защитить собственную территорию, а ее наступательная мощь, хотя и ограниченная, могла нанести серьезный урон врагу.2
Британские военные аналитики склонялись к тому же. Английский военный атташе в Москве Р. К. Файербрэйс сообщал в начале марта 1939 года: «Красная армия в настоящее время верна режиму и готова вести, если ей прикажут, как оборонительную, так и наступательную войну... Она серьезно пострадала от "чисток", но все еще может представлять серьезное препятствие для атакующих...».3