1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Британцы считали, что французы зашли слишком далеко; русские так не считали. Чемберлену «вообще не правилось» французское предложение; так же как и Галифаксу с Кадоганом. Повторялась старая история: Польша не пойдет ни на какое сотрудничество с Советским Союзом.³⁵ Британский посол в Варшаве Кеннард предупреждал, что давление на Польшу способно только ухудшить положение. Как только Советский Союз станет полноправным членом антигерманской коалиции, Польше будет грозить отсылка на вторые роли. Больше того слишком шумная кампания в прессе и на радио о возможном соглашении с СССР насторожит польское общественное мнение и сыграет на руку нацистским пропагандистам, наживающим капитал на страхе перед большевизмом. «Не окажется ли возможным, — молил Кеннард, — даже в этот последний час, чтобы кто-нибудь из властей настоял на том, чтобы пресса и Би-Би-Си держали себя в рамках?» (подчеркнуто в оригинале). Кадоган считал, что «помочь могло бы» доведение письма Кеннарда до сведения Чемберлена.³⁶ Коллье, глава северного департамента, говоря в другом контексте (о Румынии) колко заметил: «если Гитлер решит действовать немедленно, он всегда может найти предлог, не затрагивающий Россию!».³⁷

Коллье был одним из приверженцев Ванситтарта и время от времени довольно смело критиковал правительство. В своем резком комментарии о протоколах комитета по внешней политике, составленного из министров кабинета, занимавших ключевые посты, он отмечал, что «если почитать между их строк», особенно высказывания Чемберлена, то «трудно избавиться от ощущения, что настоящий мотив поведения кабинета — желание заручиться поддержкой русских и в то же время оставить руки свободными, чтобы при случае указать Германии путь экспансии на восток, за счет России. Глава центрального департамента, Стрэнг, был не согласен с этим мнением; Кадоган, верный своим всегдашним воззрениям, хранил молчание. Коллье предупреждал, что «русские не настолько наивны, чтобы ни в чем не заподозрить нас, и я надеюсь, что сами мы тоже не окажемся настолько наивными, чтобы верить, что сможем действовать на два фронта». Советскую поддержку стоило иметь на своей стороне, каковы бы ни были издержки с этим связанные, и мы «не должны останавливаться перед тем, чтобы заплатить эту очевидную цену — дать русским, в обмен на обещание их помощи, уверенность, что мы не бросим их в одиночестве перед лицом германской экспансии». Меньшее по отношению к ним было бы не только бессовестно, а и обречено на провал.³⁸

Шокирующее, но правдивое заявление. Хорошо, что его не увидел Литвинов, хотя он и так не нуждался в подтверждении того, что Чемберлену и Бонне не стоит слишком доверять. Литвинов считал предложение Бонне от 25 апреля «издевательским», но все же хотел послушать, что еще скажут Лондон и Париж. С нетерпением ожидая ответа от британцев, Литвинов, видимо, намекнул в разговоре с Сидсом 25 апреля, что его предложение не было «жестким», но может послужить как «основа для дискуссии», — хотя еще двумя днями раньше он сигнализировал Сурицу, что советские предложения, взятые в целом, были только минимумом того, о чем нужно договариваться. На самом деле Сидс предупреждал, что негативная британская реакция на предложения Литвинова «способна только утвердить их [советское правительство] во мнении, будто мы пытаемся отмежеваться от их усилий».³⁹ И где же был британский ответ? спрашивал Литвинов. Должен ли Советский Союз считать, что британское правительство отменяет свой призыв об односторонней декларации в пользу французского трехстороннего соглашения?⁴⁰

25 апреля Бонне заявил Сурицу, что высказанное ранее французское предложение было лишь «официозным» и, собственно, его личным «сюгжесион». Из этого следует заключить, сообщал Суриц Литвинову, что британцы не согласны с «предложениями» Бонне.⁴¹ И это было еще мягко сказано. На следующий день Бонне позвонил Сурицу и попросил еще раз встретиться с ним.

— Получили вы что-нибудь из Москвы в ответ на мои предложения? — спросил Бонне.

— Я ответил отрицательно, — сообщал Суриц.

Бонне напомнил, что «находится все время в переговорах с англичанами, но что до сих пор еще не добился согласования». Потом он попытался выведать, что думает сам Суриц по поводу его предложений о трехстороннем соглашении. Советский посол сдержанно заметил, что там не все согласовано в смысле взаимных обязательств. Не придав этому особого значения, Бонне обвинил во всем Леже и сказал, что он хоть сейчас готов изменить формулировки, чтобы исправить огрехи.⁴² В ситуации, когда Европа стояла на пороге войны, такая дипломатия представлялась, мягко говоря, легкомысленной. 28 апреля Гитлер добавил напряженности в обстановку, денонсировав в рейхстаге, германском законодательном органе, польско-германский пакт о ненападении от 1934 года и англо-германское соглашение об ограничении военно-морских сил, заключенное в 1935 году.