1982, Банкир

- Но он же вам понравился, разве нет? Слушайте, Урсула, он же спокойный, им управлять легко, как раз для любителя… - И он понесся дальше в том же духе, а жена его слушала с ласковой улыбкой, не выражавшей абсолютно ничего.

Сыну же, пользуясь отцовской торговлей как прикрытием, я тихо сказал:

- Я хочу с тобой поговорить, и если ты сейчас от меня убежишь, я позвоню в полицию.

Он взглянул на меня тоскливыми глазами и не двинулся с места.

- Мы вместе спустимся к дорожке, чтобы посмотреть следующий заезд, - сказал я. - Там нам не помешают. И ты расскажешь мне: почему. А там видно будет.

Ему удалось довольно легко улизнуть незамеченным от своих родителей, которые сосредоточились на Урсуле, и мы с ним прошли через ворота и спустились к самой скаковой дорожке в центре ипподрома. Он то и дело спотыкался, точно ноги ему не подчинялись. Мы пошли к последнему барьеру, и он стал объяснять мне, почему пытался убить Кальдера Джексона.

- Теперь прямо не верится, что это все в самом деле, - было первое, что он сказал. Молодой голос, полный напряжения, слегка неряшливое произношение.

- Сколько тебе лет? - спросил я.

- Семнадцать.

Оказывается, тогда, пятнадцать месяцев назад, я был не так уж далек от истины.

- Я и не думал, что еще увижу вас, - удрученно вырвалось у него, точно он был захвачен врасплох превратностью судьбы. - Ведь в газетах писали, что вы работаете в банке.

- Работаю. И езжу на скачки. - Я помолчал. - Ты вспомнил мое имя.

- Ну да. Разве такое забудешь? Во всех газетах было.

Несколько шагов мы прошли в молчании. Наконец я сказал:

- Давай рассказывай.

Он скривился, как от безысходного отчаяния.

- Ладно. Но если я вам расскажу, вы же им меня не выдадите? Не скажете маме и папе?

Я вытаращил на него глаза, но его озабоченное лицо ясно выражало, что он сказал именно чистую правду: его не тревожило, что я сообщу полиции, он боялся, что узнают родители.

- Смотря по тому, что произошло.

Он вздохнул.

- Ну, у нас была эта лошадь. То есть у папы. Он купил годовичка, заявлял его на скачки как двухлетку и трехлетку, но на самом деле он годился для скачек с препятствиями, а тогда еще показал себя средне. - Он передохнул. - Индийский Шелк, вот как его звали.

Я нахмурился.

- Индийский Шелк? Разве не он победил в марте этого года на скачках в Челтенхеме?

Парнишка кивнул.

- Золотой Кубок. Самая верхушка. И ведь ему только семь, он еще сколько лет будет одним из лучших. - В мальчишеском голосе сквозь горькое смирение пробивался затаенный гнев.

- Но теперь он больше не принадлежит твоему отцу?

- Вот именно. - Горечь стала отчетливей.

- Продолжай, - велел я.

Он молчал и дергал кадыком, но наконец я услышал:

- Ну, как раз два года назад, когда Индийскому Шелку было пять, он легко выиграл гонку Эрмитажа здесь, в Ньюбери, и все прочили ему Золотой Кубок еще в прошлом году, а папа говорил, что он еще не вошел в силу и что надо дать ему время. Понимаете, папа очень гордился этим конем. Из тех, которых папа тренировал, он был лучше всех, и при этом не чей-то, а его собственный. Не знаю, можете ли вы это понять.

- Я понимаю.

Он искоса взглянул мне в лицо.

- Ну, Индийский Шелк заболел. То есть непонятно было, что у него болит. Он просто стал терять быстроту. Даже дома не мог перейти в галоп, не мог одолеть других лошадей из папиного двора, а ведь он их круглый год перегонял. Папа не мог заявлять его на скачки. И тренировать его уже не получалось. И ветеринар ничего такого не нашел. Взяли на анализ кровь и прочее, давали ему антибиотики и слабительное, потому что думали, что у него глисты, но все без толку.

Мы подошли к последнему барьеру и стояли теперь на жесткой траве, а пара-тройка энтузиастов, толкаясь, слезли с трибуны и встали рядом с нами, чтобы понаблюдать бегущих лошадей в непосредственной близости.

- Я-то большей частью был в школе, понимаете, - сказал Рикки. - То есть каждый вечер я возвращался домой, но мне надо было готовиться к экзаменам, и домашней работы было полно, и я на самом деле не очень-то и хотел знать, что там с Индийским Шелком. Я думал, папа зря так суетится, и лошадь просто подхватила какой-нибудь вирус, и все пройдет. Но ему только становилось хуже, и однажды мама заплакала. - Он вдруг остановился, как будто это и было самое худшее. - Я никогда не видел раньше, чтобы так плакали, сказал он. - Наверное, вам кажется, что это смешно, но это страшно меня расстроило.

- Мне не кажется, что это смешно.

- Ну, все равно. - Но, видимо, он почувствовал себя уверенней. Так случилось, что Индийский Шелк совсем ослаб, однажды просто упал на дороге и есть отказывался, и папа был в полном отчаянии, потому что ничего нельзя было сделать, а мама не могла вынести мысли, что его пошлют на живодерню, и тут позвонил один тип и предложил его купить.

- Купить больную лошадь? - не поверил я.

- Не думаю, что папа собирался признаваться, насколько лошадь плоха.