1984

Через некоторое время после их освобождения Уинстон лично сам видел всех троих в кафе «Каштановое дерево». Он помнил, как исподтишка, с ужасом смотрел на них, не в силах оторвать глаз. Мужчины были намного старше, чем он, реликты древнего мира, возможно, последние из тех, кто помнил героические дни Партии. Слава подпольной борьбы и гражданской войны все еще слабо, но сияла над ними. У него возникло такое чувство (хотя уже в то время факты и даты становились все призрачней и призрачней), что он слышал о них раньше, чем о Большом Брате. Но они все равно были париями, отверженными, неизбежно обреченными на то, чтобы сгинуть через год или два. Единожды попав в руки полиции мыслей, никто не мог ускользнуть от нее. Они были мертвецами, ожидавшими, что их вот-вот отправят обратно в могилу.

Столики вокруг них пустовали. Неразумно было бы не чураться такого соседства. Мужчины сидели молча, пока им не подали бокалы с джином, посыпанным гвоздикой – фирменный напиток в кафе. Уинстона более остальных впечатлил внешний вид Резерфорда. Тот когда-то был известным карикатуристом, чьи грубые рисунки помогали воспламенить народ до и во время революции. Даже сейчас, по происшествии долгого времени, его карикатуры печатали в «Таймс». Но они являлись лишь слабой имитацией его раннего стиля и, как ни странно, отличались безжизненностью и неубедительностью. И всегда это были перепевы старых тем: дома в трущобах, голодающиедети, уличные стычки, капиталисты в цилиндрах, даже на баррикадах капиталисты, видимо, не расставались с цилиндрами – все это бесчисленные и безуспешные попытки вернуть былую славу. Он был огромным мужчиной с гривой сальных седых волос, с одутловатым морщинистым лицом, с толстыми африканскими губами. В прежние времена он, должно быть, отличался невероятной силой; а сейчас его крупное тело обвисло, сгорбилось, вздулось и свисало из-под одежды. Создавалось ощущение, что он вот-вот развалится прямо у тебя на глазах – как осыпающаяся гора.

Было пятнадцать часов – время затишья. Уинстон сейчас не мог припомнить, как он оказался в кафе в такой час. Зал практически пуст. Резкая музыка доносилась из телеэкранов. Трое мужчин сидели в углу почти без движенья и молчали. Официанта никто не просил, но он принес очередные бокалы с джином. На столе перед ними раскинулась шахматная доска со стоящими на ней фигурами, но игра все не начиналась. И потом что-то произошло с телеэкранами, это длилась всего с полминуты. Передаваемая им музыка изменилась, сама тональность ее изменилась. Что-то в ней появилось иное – такое, чего и не описать. Вторглась какая-то странная, надтреснутая, кричащая, глумливая нота; Уинстон назвал ее про себя желтой нотой. А потом из телеэкрана раздался голос, поющий песенку:

Как в тени, в тени каштана,
Все лежали, как друзья,
Как в тени, в тени каштана
Я продал тебя, а ты меня.

Никто из троицы не пошевелился. Но когда Уинстон бросил взгляд на разваливающееся лицо Резерфорда, то увидел, что его глаза полны слез. И только тут впервые он заметил – с внутренним содроганием, не зная, ОТЧЕГО он содрогнулся, – что и у Ааронсона, и у Резерфорда были сломаны носы.

Чуть позже всех троих снова арестовали. Оказалось, как только их выпустили, они начали плести новый заговор. На втором судебном разбирательстве они снова признались во всех старых преступлениях и в целой серии новых. Их казнили, и в официальной партийной истории говорилось об их судьбе – в назидание потомкам. Спустя примерно пять лет, в 1973 году, Уинстон развернул сверток с документами, вывалившийся из пневматической трубки на его стол, и вдруг заметил кусок газеты, который каким-то образом проскользнул между других листов и затерялся там. Распрямив его, он осознал его значение. Это был полустраничный обрывок газеты «Таймс» примерно десятилетней давности – верхняя половина страницы, на которой имелась и дата, – с фотографией делегатов какого-то партийного мероприятия в Нью-Йорке. В самом центре находились Джонс, Ааронсон и Резерфорд. Ошибиться невозможно, да и их имена значились под снимком.

Суть заключалась в том, что во время обоих судов все трое признались, что в этот день они пребывали на земле Евразии. Вылетев из тайного аэропорта в Канаде, они отправились на рандеву куда-то в Сибирь, где встретились с членами евразийского генерального штаба, которым они и раскрыли важные военные секреты. Дата запала в память Уинстона, поскольку дело было в день летнего солнцестояния, но эта история записана в бессчетном количестве учебников. Можно было сделать лишь один вывод: эти трое дали ложные показания.