1984

Партия велит тебе не верить своим глазам и ушам. Ее окончательный и самый важный приказ. Сердце его ушло в пятки при мысли об огромной силе, противостоящей ему, о том, с какой легкостью любой партийный умник разобьет его в споре, выдвинув тонкие аргументы, которые он и понять-то не сможет, не то что ответить на них. И все же он был прав! Они не правы, а он прав. Очевидное, наивное и правдивое нужно защищать. Прописные истины являются правдой, держись за это! Реальный мир существует, и его законы неизменны. Камни твердые, вода мокрая, и оставшиеся без опоры предметы падают на землю. Ему казалось, будто он говорит все это О’Брайену, выдвигая при этом важную аксиому. И поэтому он написал:

Свобода – это свобода говорить, что два плюс два в сумме дает четыре. Если это принять, то отсюда следует все остальное.

Глава 8

Где-то в дальнем конце прохода возник запах густого кофе – настоящего, не кофе «Победа» – и выплыл на улицу. Уинстон невольно замедлил шаг. На две секунды он вернулся в полузабытый мир детства. Затем захлопнулась дверь, которая словно отсекла запах – резко, как звук.

Он прошел несколько километров по тротуарам, и его варикозная язва запульсировала. Второй раз за три недели он пропускал вечер в Общественном центре: опрометчивый поступок, поскольку всем известно, что там ведется строгий подсчет количества посещений. В принципе у члена Партии нет свободного времени, и он никогда не остается один, кроме как в постели. Предполагалось, что в нерабочее время или когда он не ест и не спит, он принимает участие в каком-нибудь совместном отдыхе: делать такие вещи, которые могли расценить как стремление к одиночеству, даже гулять одному, было немного опасно. В новодиалекте имелось и слово для этого – инджизнь, означавшее индивидуализм и чудачество. Но вечером, выйдя из Министерства, он не мог не поддаться искушению пьянящего апрельского воздуха. В этом году он еще не видел такого нежно-голубого неба, и оттого вдруг длинный шумный вечер в Центре, скучные, изматывающие игры, лекции, скрипящее товарищество, смазанное джином – все это показалось ему невыносимым. Поддавшись импульсу, он пошел прочь от автобусной остановки и побрел по лабиринтам Лондона – сначала на юг, затем восток, затем снова на север, – теряясь среди неизвестных улиц и едва понимая, в каком направлении идет.

«Если и есть надежда, – написал он в дневнике, – то она связана с пролами». Он снова и снова возвращался к этим словам, к этой фразе, заключающей в себе и мистическую истину, и явную нелепость. Он зашел в какие-то непонятные трущобы с постройками грязно-коричневого цвета, где-то к северо-востоку от места, которое когда-то было вокзалом Сент-Панкрас. Он брел по вымощенной булыжником улице с маленькими двухэтажными домишками, чьи разбитые двери открывались прямо на тротуар и которые почему-то напоминали крысиные норы. Повсюду, среди булыжников мостовой, виднелись лужи грязной воды. А в дверных проемах и рядом с ними, в узких переулках, расходящихся от обеих сторон улицы, в невероятном количестве роились люди: девушки в полном расцвете лет с грубо накрашенными помадой губами, за которыми гонялись молодые парни; переваливающиеся, словно утки, толстые бабы, глядя на которых легко представить, какими станут девушки через десять лет; дряхлые сгорбленные создания, шаркающие растоптанными ступнями; босоногие дети, играющие прямо в лужах и бросающиеся врассыпную, услышав сердитые крики матерей. Не меньше четверти окон на улице были выбиты и закрыты картоном. Почти никто не обращал внимания на Уинстона, лишь некоторые смотрели на него с настороженным любопытством. У двери стояли две уродливые тетки с кирпично-красными руками, сложенными поверх фартуков. Подойдя поближе, Уинстону удалось расслышать обрывки их разговора:

– Да, грю ей, все очень хорошо, грю. Была б ты на моем месте, сделала б, что и я. Легко критиковать, я грю, тебе бы мои заботы.

– А, – отозвалась другая, – вот именно, им все шуточки. Все бы шуточки.

Их крики резко оборвались. Он проходил мимо – женщины изучающе смотрели на него и враждебно молчали. Хотя, наверное, нет, не враждебно – просто с некоторой настороженностью, минутной заминкой, словно заметили какое-то незнакомое животное. Голубые комбинезоны партийцев не часто увидишь на улицах вроде этой. Действительно, неразумно показываться в таких местах без особой на то надобности. Наткнешься на патруль – тебя могут остановить. «Могу я посмотреть ваши документы, товарищ? А что вы здесь делаете? В какое время ушли с работы? Вы обычно ходите домой этой дорогой?» – и так далее, и тому подобное. Не то чтобы существовали какие-либо правила, запрещавшие ходить домой непривычным маршрутом, но дойди это до полиции мыслей, и самого факта будет достаточно для привлечения внимания.