1984

Однако если и есть надежда, то она связана с пролами. Надо держаться за эту мысль. Когда ты выражаешь ее словами, она звучит разумно; когда, проходя по тротуару, ты видишь этих человеческих существ, то в нее остается только верить. Улица, по которой он двигался, шла под горку. У него возникло ощущение, будто он бывал уже здесь когда-то и что недалеко расположен большой оживленный квартал. Откуда-то спереди доносился неясный гул голосов. Улица резко повернула вправо и привела к ступенькам, спускавшимся в переулок, где несколько лоточников торговали сморщенными овощами. В этот момент Уинстон понял, где он находится. Переулок выходил на главную улицу, а дальше еще один поворот – и не более, чем в пяти минутах ходьбы отсюда будет лавка старьевщика, где он купил чистый блокнот, сейчас ставший его дневником. А в магазине канцтоваров неподалеку он приобрел ручку и бутылек чернил.

Оказавшись на лестнице, он остановился на секунду. На противоположной стороне переулка виднелся грязный маленький паб, окна которого были будто запорошены инеем, на самом деле – обычной пылью. Очень старый мужчина, сгорбленный, но бодрый, с седыми усами, ощетинившимися в разные стороны, как у креветки, толкнул крутящуюся дверь и вошел внутрь. Уинстон стоял и наблюдал за ним, и тут ему вдруг пришло в голову, что старику должно быть не меньше восьмидесяти и он встретил Революцию, будучи взрослым человеком. Он и немногие ему подобные являлись последними осколками исчезнувшего мира капитализма. В самой Партии осталось очень мало людей, чье мировоззрение сформировалось до Революции. Великие чистки пятидесятых и шестидесятых почти без остатка уничтожили старшее поколение, а немногие выжившие запуганы до полной умственной капитуляции. Если и остался еще кто-то в живых, кто способен правдиво описать жизнь в начале столетия, то им мог быть только прол. Вдруг в памяти Уинстона всплыл параграф, который он переписал в дневник из учебника истории, и он ощутил безумный порыв. Он зайдет в паб, завяжет знакомство со стариком и расспросит его. Он скажет ему: «Расскажи мне о том времени, когда ты был мальчиком. В те дни все было, как и сейчас? Было лучше, чем сейчас, или хуже?»

Торопливо, чтобы не оставалось времени на испуг, он спустился по лестнице и пересек узкую улочку. Безумное поведение. Как водится, определенных правил, запрещающих разговоры с пролами и посещение пабов, не было, но вряд ли такое странное действие останется незамеченным. Если наткнется на патруль, скажет о том, что голова закружилась, но едва ли ему поверят. Он распахнул дверь – в лицо ударил отвратительный запах скисшего пива. Когда он вошел внутрь, уровень громкости голосов упал не меньше, чем наполовину. Он спиной чувствовал, что все смотрят на его голубой комбинезон. В другом конце зала шла игра в дартс, но и ее прервали на целых тридцать секунд. Старик, за которым он пришел сюда, стоял у стойки и препирался с барменом – крупным, толстым парнем с крючковатым носом и огромными руками. Остальные, со стаканами в руках, столпившись вокруг, наблюдали за сценой.

– Я тебя вежливо прошу, а? – напирал старик, воинственно вскинув плечи. – Ты говоришь мне, что во всем вашем чертовом кабаке нет пинтовой кружки?

– Что это, черт возьми, за название – пинта? – спросил бармен, наклоняясь и упираясь пальцами в прилавок.

– Глянь на него! Называет себя барменом, а не знает, что такое пинта! Да пинта – это полкварты, а в галлоне четыре кварты. Может, алфавиту тебя еще поучить?

– Никогда не слышал о них, – оборвал старика бармен. – Литр и пол-литра – вот как мы подаем. Перед вами стаканы на полке.

– А я хочу пинту, – упорствовал старик. – Тебе что, трудно мне пинту налить. В мое время никаких этих чертовых литров в помине не было.

– В ваше время люди еще по деревьям скакали, – ответил бармен, оглянувшись на других посетителей.

Раздался взрыв смеха, и неловкость, образовавшаяся после прихода Уинстона, вроде бы улетучилась. Бледное щетинистое лицо старика покраснело. Он отвернулся, бормоча что-то себе под нос, и наткнулся на Уинстона. Тот легонько придержал его за руку.

– Позвольте, я предложу вам выпить? – сказал он.

– Да вы джентльмен, – отозвался старик и снова расправил плечи. Похоже, он и не заметил синего комбинезона Уинстона. – Пинту! – с нажимом он крикнул бармену. – Пинту шлепка!

Бармен плеснул два раза по пол-литра темного пива в кружки из толстого стекла, которые предварительно ополоснул в ведерке, стоявшем под прилавком. В пабах для пролов ничего кроме пива не подавали. Считалось, что джин не для них, хотя в действительности они его достаточно легко доставали. Игра в дартс снова была в полном разгаре, а группа мужчин у бара принялась за обсуждение лотерейных билетов. О присутствии Уинстона на какое-то время забыли. У окна стоял стол из сосновой доски, где они со стариком могли поговорить без опаски, что их услышат. Безумная затея, но в зале хотя бы не было телеэкрана – он убедился в этом первым делом, как вошел сюда.