Вся последующая неделя прошла словно в беспокойном сне. На следующий день она появилась в столовой, когда он уже уходил после свистка. Наверное, она перешла работать в более позднюю смену. Они прошли мимо друг друга, даже не обменявшись взглядами. Через день она пришла в столовую в обычное время, но с ней было еще три девицы, и они сидели непосредственно под телеэкраном. Затем прошли еще три ужасных дня, когда она не появлялась совсем. Весь его разум и все его тело, казалось, приобрели какую-то невыносимую чувствительность, что-то вроде проницаемости, которая ввергала его в агонию от каждого движения, каждого звука, любого контакта и любого слова, которое он произносил сам или которое слышал. Даже во сне его преследовал ее образ. Все эти дни он не притрагивался к дневнику. Если и было какое-то облегчение, то только в работе, когда он мог забыться минут на десять подряд. Он никакого понятия не имел, что сейчас происходит с ней. И не у кого было спросить. А вдруг ее распылили, или она совершила самоубийство, или ее отправили на другой конец Океании, или – худшее из всего и самое вероятное притом – она просто передумала и решила избегать его.
На следующий день она появилась снова. Перевязи на руке уже не было, только пластырь вокруг запястья. Увидев девушку, он испытал такое огромное облегчение, что не мог устоять перед искушением и секунд десять пристально смотрел на нее. Еще через день ему почти удалось поговорить с ней. Когда он вошел в столовую, она сидела за столиком довольно далеко от стены и совершенно одна. Было рано, и зал не совсем заполнен. Очередь двигалась вперед, и Уинстон уже приблизился к прилавку, как произошла двухминутная заминка: кто-то начал жаловаться, что ему не выдали таблетку сахарина. Но девушка все еще обедала одна, когда Уинстон, взяв поднос, начал продвигаться к ее столику. Он шел к ней как бы случайно, выискивая место за каким-нибудь столиком поблизости. Она уже была от него в каких-нибудь трех метрах. До цели оставалась пара секунд. И вдруг кто-то позвал его: «Смит!», он притворился, что не слышит. «Смит!» – повторил голос, теперь уже громче. Все бесполезно. Он обернулся. Светловолосый молодой человек, с глуповатым лицом, по имени Уилшер, которого он едва знал, улыбаясь, приглашал его на свободное место за своим столиком. Отказаться – небезопасно. Его узнали, а значит, он не мог пойти и сесть за стол рядом с одинокой девушкой. Было бы слишком заметно. И с дружелюбной улыбкой он подсел к знакомому. Глуповатое лицо блондина просияло. Уинстону же привиделось, будто он берет кирку и бьет прямо по этой физиономии. И еще через несколько минут за столиком девушки тоже сидели люди.
Но она наверняка видела, как он шел к ней, и, возможно, поняла намек. На следующий день он пришел пораньше. И правильно сделал: она сидела примерно на том же месте и опять одна. Сразу перед ним в очереди стоял низенький жукоподобный человечек, движения его были быстрыми и суетливыми, лицо – плоское, а крошечные глазки глядели с подозрением. Отвернув от прилавка с подносом, Уинстон увидел, что маленький человечек направляется прямо к столу девушки. Опять его надеждам не суждено сбыться. Чуть дальше было незанятое место, но что-то во внешнем облике низенького незнакомца подсказывало ему: тот крайне внимателен к своим удобствам и выберет самый свободный столик. Уинстон шел, а сердце его заледенело. Все бесполезно, если он не сможет остаться с ней один на один. В этот момент послышался ужасный грохот. Маленький человечек шлепнулся на четвереньки, поднос отлетел, и два ручья от разлившихся супа и кофе расползались по полу. Поднимаясь на ноги, незнакомец бросил злобный взгляд на Уинстона, явно подозревая, что он подставил ему подножку. Однако теперь все в порядке. Спустя пять секунд Уинстон с громыхающим в груди сердцем сидел за столом рядом с девушкой.
Он снял тарелки с подноса и сразу же начал есть. Нужно было немедленно заговорить, пока не подсел кто-нибудь еще, но им овладел дикий ужас. Прошла неделя с тех пор, как она впервые подошла к нему. Она передумала, она наверняка передумала! Глупо было надеяться, что их роман успешно продолжится: так не бывает в реальной жизни. Возможно, он вообще бы не произнес ни слова, если бы не увидел Амплфорта – поэта с мохнатыми ушами, безнадежно бродящего с подносом по залу в поисках свободного места. Амплфорт по-своему был, видимо, привязан к Уинстону, и он, конечно, сядет за столик рядом с ним, если заметит его. Настало время действовать. И Уинстон, и девушка непрерывно ели. Хлебали жаркое с жидкой подливкой, более похожее на фасолевый суп. Уинстон начал говорить – вернее, бормотать. Они не смотрели друг на друга; они продолжали черпать ложками водянистую жидкость и подносить ее ко рту, обмениваясь при этом несколькими словами, произнесенными тихими, лишенными всякого выражения голосами.
– В какое время вы уходите с работы?
– В восемнадцать тридцать.
– Где мы можем встретиться?
– Площадь Победы, около памятника.
– Там полно телеэкранов.
– Неважно, если кругом толпа.
– Подадите сигнал?