Слова COMMUNIST INTERNATIONAL (Коммунистический интернационал), например, вызывают в памяти сложную картину всеобщего братства людей: красные флаги, баррикады, бороду Карла Маркса и Парижскую коммуну. Слово COMINTERN (Коминтерн), с другой стороны, подразумевает сплоченную организацию, четко определенное воплощение доктрины. Оно относится к объекту, почти столь же легко узнаваемому и ограниченному в назначении, как стул или стол. Слово COMINTERN нетрудно произнести не задумываясь, единым духом, в то время как словосочетание COMMUNIST INTERNATIONAL обязывает задуматься над ним хотя бы на мгновение. Подобным образом ассоциации, вызываемые такими словами, как MINITRUE (Миниправ), не столь многочисленны и легче поддаются контролю, чем вызываемые полным словосочетанием MINISTRY OF TRUTH. Это обусловлено не только привычкой к сокращению слов в любой возможной ситуации, но и преувеличенной заботой о том, чтобы сделать каждое слово легко произносимым.
В новоязе благозвучие перевешивало любое соображение, кроме точности значения слова. Грамматическая регулярность всегда приносилась в жертву этому соображению, когда это было необходимо. И вполне справедливо, так как превыше всех политических соображений требовались коротко нарезанные слова, обладающие точным значением, которые следовало произносить быстро при минимуме отголосков в уме говорящего. Слова, относящиеся к группе B, даже приобрели силу от того факта, что почти все они были очень похожи. Почти неизменно подобные слова – GOODTHINK, MINIPAX, PROLEFEED, SEXCRIME, JOYCAMP, UNGSOC, BELLYFEEL, THINKPOL и бесчисленные прочие – состояли из двух или трех слогов, причем ударение равным образом распределялось между последним слогом и первым. Использование их поощряло ровный стиль, сразу отрывистый и монотонный. Это соответствовало поставленной цели, заключавшейся в том, чтобы сделать речь – в особенности на идеологическую тему – как можно менее осознаваемой.
В целях повседневной жизни, вне сомнения, необходимо хотя бы иногда сперва подумать, а потом говорить, однако член Партии, произносящий политическое или этическое суждение, должен был выпалить правильное мнение с тою же быстротой, с которой автомат выпускает пули. Новояз предоставлял человеку, обладающему должной подготовкой, безотказный инструмент, а сама текстура слов, наделенных резким звучанием, лишенных приторных красот и согласующихся с духом ангсоца, содействовала процессу.
Этому помогал и небольшой выбор доступных человеку слов. В сравнении с нашим собственным словарь новояза был крошечным, к тому же постоянно изобретались способы его дальнейшего сокращения. И в самом деле, новояз отличался от всех прочих языков тем, что с каждым годом его словарный запас не увеличивался, а сокращался. Достижением считалось каждое сокращение, поскольку чем меньше область потенциального выбора, тем меньше искушение при выборе слова. В конечном счете членораздельную речь следовало свести к функции гортани без задействия мозговых центров. Цель эта откровенно признавалась в слове новояза DUCKSPEAK, означающем «крякать как утка». Подобно многим другим словам группы B, это слово двойственно в своих значениях. Полагая, что прокряканные мнения являются ортодоксальными, оно подразумевает хвалу; когда «Таймс» охарактеризовала одного из партийных ораторов как DOUBLEPLUSGOOD DUCKSPEAKER, это был теплый и ценный комплимент.
СЛОВАРНАЯ ГРУППА C. Словарь этой группы являлся дополнительным для остальных групп и полностью состоял из научных и технических терминов. Они напоминали используемую сегодня терминологию и были сконструированы на основе тех же корней, однако при условии соблюдения максимальной точности и лишения их нежелательных значений. Они подчинялись тем же грамматическим правилам, что и слова двух других групп. Очень немногие из слов группы C присутствовали в повседневной либо в политической речи. Любой научный или технический работник мог найти среди слов этой группы термины, необходимые для повседневной деятельности, и пользоваться лишь малой толикой слов из других групп. Лишь немногие слова присутствовали во всех трех группах; кроме того, вообще не было слов, характеризующих науку как образ мышления, как умственную деятельность, вне зависимости от научной отрасли. Более того, не существовало слова со значением «наука», поскольку все функции его в достаточной мере покрывались словом UNGSOC.