1984

Толстяк повиновался, пухлые щеки его затряслись. Лязгнув, дверь отворилась. Вошедший первым молодой офицер шагнул в сторону, и из-за спины его появился коренастый низкорослый охранник, необыкновенно длиннорукий и широкоплечий. Остановившись перед толстяком, он по знаку офицера со всей мочи ударил того прямо в зубы. Сила удара буквально подбросила несчастного в воздух. Он отлетел к противоположной стене и осел на пол, привалившись спиной к унитазу. Какое-то мгновение пролежал неподвижно, а темная кровь хлестала из его рта и носа. Едва слышно и, наверное, неосознанно взвизгнув или простонав, он перевернулся на живот и поднялся, опираясь на нетвердые руки и колени. Вместе с потоком слюны и крови изо рта его выпали две половинки зубного протеза.

Узники сидели неподвижно, сложив руки на коленях. Толстяк с трудом добрался до своего места и сел. На одной стороне его лица наливался синяк. Рот его превратился в разбухшую вишневого цвета массу, посреди которой зияла черная дыра.

Время от времени кровь капала на нагрудник его комбинезона. Взгляд серых глаз по-прежнему метался от лица к лицу, но уже с более виноватым видом, словно бы он пытался понять, презирают ли его остальные за подобное унижение.

Дверь открылась. Офицер коротко ткнул в сторону истощенного человека.

– В сто первую комнату, – сказал он.

Сосед Уинстона охнул, вскочил с места и рухнул на колени, сложив перед собой руки.

– Товарищ! Офицер! – вскричал он. – Не надо меня туда! Разве я не рассказал вам уже все, что знал? Что еще вы хотите от меня услышать? Я признаюсь во всем, только скажите, в чем надо. Напишите что угодно, и я подпишу! Что угодно! Но только не в эту комнату!

– В сто первую, – равнодушно повторил офицер.

Лицо несчастного, и без того бледное, обрело немыслимый цвет – определенно, это был один из оттенков зеленого.

– Да сделайте со мной что-нибудь! – завопил он. – Вы неделями морили меня голодом. Кончайте меня. Дайте мне умереть. Расстреляйте, повесьте, назначьте двадцать пять лет лагерей! Может быть, вам нужны показания на кого-то? Так я скажу вам все, что хотите. Мне безразлично про кого, безразлично, что вы сделаете с ними… У меня жена и трое детей. Старшему еще шести нет. Привезите их всех сюда и перережьте им глотки передо мной – буду стоять и смотреть. Но только не в сто первую комнату!

– В комнату 101, – безразличным тоном сказал офицер.

Несчастный окинул полным отчаяния взглядом остальных заключенных, словно предполагая назначить кого-нибудь из них вместо себя. Глаза его остановились на разбитом лице толстяка. Протянув тощую руку, он завопил:

– Вот кого вам надо взять, а не меня! Вы что, не слышали, что он тут наговорил после того, как ему морду разбили? Дайте мне такую возможность, и я вам все скажу, все до последнего слова. Это ОН против Партии, а не я… – Голос изможденного сорвался на визг. – Значит, вы ничего не слышали! – проговорил он. – Наверное, что-то случилось с телесканом. Это ОН вам нужен, а не я. Берите же его, а не меня!

Два крепких охранника шагнули вперед, чтобы взять его под руки. Но в этот самый момент он бросился на пол и с каким-то нечленораздельным, животным воем вцепился в одну из железных ножек скамьи. Охранники старались оторвать его, однако он держался с удивительной силой. Его пытались оттащить от скамьи, наверное, секунд двадцать. Арестанты сидели смирно, сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой. Вой наконец смолк; ему уже не хватало дыхания, все силы уходили в хватку. Крик изменился: один из охранников пинком раздробил ему пальцы. Его подняли на ноги.

– В сто первую, – сказал офицер.

Изможденного увели. Он пошатывался, опустив голову и держа на весу раздавленную ладонь… бойцовский дух оставил его.