1985, Напролом

- Так вот как вы выигрываете скачки! - усмехнулась Роза и, не дожидаясь ответа, повела меня обратно, но на этот раз не в комнату с телевизором, а в небольшое помещение, где было только несколько кресел, стол и пара телефонов.

- Здесь мы берем интервью, - сказала Роза. - А обычно здесь никого не бывает. Я не хочу, чтобы кто-то слышал этот разговор.

Она опустилась в одно из кресел. Ее облик был исполнен экзотической чувственности, при том, что держалась она с буржуазной пристойностью, но за этим причудливым фасадом скрывалась обычная ранимая и эмоциональная женщина.

Она потянулась к телефону, звеня браслетами.

- У вас будет в лучшем случае секунд десять, - предупредила она. Леггат сразу поймет, что вы не тот, за кого себя выдаете. Наш редактор родом из Йоркшира, и по его говору это до сих пор заметно.

Я кивнул.

Роза сняла трубку городского телефона и набрала номер «Знамени», который знала наизусть. После минутного вранья, которое сделало бы честь любому ирландцу, она молча передала трубку мне.

- Привет, Мартин, - неприветливо сказали в трубке. - Что случилось?

- Оуэн Уаттс оставил свои кредитные карточки в саду Бобби Аллардека, - медленно и отчетливо произнес я.

- Чего? Не понял… - в трубке наступило молчание. - Это кто?

- Джей Эрскин, - продолжал я, - оставил там же свой пропуск в пресс-клуб. Куда мне следует доложить об этих потерянных вещах? В профсоюз журналистов, в полицию или моему депутату парламента?

- Кто это? - повторил Леггат.

- Я говорю из редакции «Глашатая». Либо вы согласитесь принять меня у себя в офисе, либо в «Глашатае» появится новая сенсационная публикация.

Наступило долгое молчание. Я ждал. Потом Леггат сказал:

- Я вам перезвоню. Дайте ваш номер.

- Нет, - сказал я.

- Теперь или никогда.

На этот раз пауза была значительно короче.

- Хорошо. Подойдете на проходную. Скажете, что вы из «Глашатая».

- Сейчас буду.

Не успел я договорить, как он швырнул трубку. Роза смотрела на меня так, словно сомневалась, все ли у меня дома.

- С редакторами так не разговаривают, - указала она.

- Ну я же на него не работаю. И, знаете, за свою жизнь я научился не бояться людей. Лошадей я отродясь не боялся, но с людьми как-то сложнее.

- Люди опаснее, - серьезно сказала она.

- Да, конечно. Но мягкостью от Леггата ничего не добьешься.

- А чего вы хотите? - спросила она. - И что это за сенсация, которую вы обещали сообщить «Глашатаю»?

- Да ничего особенного. Просто кое-какие грязные подробности о способах, которыми «Знамя» добывало сведения об Аллардеке для «Частной жизни».

Она пожала плечами.

- Вряд ли мы бы это напечатали.

- Может быть. А есть ли что-то такое, перед чем остановится репортер, ищущий сенсации?

- Нет. Он залезет на Эверест и в сточную канаву, пойдет под пули, куда угодно - лишь бы там пахло скандалом. Мне в свое время самой пришлось повоевать и с врачами-шарлатанами, и с коррумпированными муниципалитетами, и со всякими сумасшедшими сектами. Я видела куда больше грязи, голода, нищеты, трагедий, чем мне хотелось бы. Мне приходилось просиживать ночи с родителями убитых детей, я была в поселке спасателей и видела их вдов… А теперь какой-то дурак хочет, чтобы я сидела в золоченом креслице и сюсюкала над тем, какие юбки носят теперь в Париже! Я никогда не была дамской журналисткой и не собираюсь становиться ею теперь, черт возьми!

Она остановилась, неловко улыбнулась.

- Это все мой проклятый феминизм, извините.

- Скажите, что не возьметесь за это, и дело с концом, - посоветовал я. - Если это понижение в должности, откажитесь. Вы для этого достаточно известны. Никто не ожидает, что вы будете писать о моде. И, честно говоря, по-моему, вам и не стоит этого делать.

Она внимательно посмотрела на меня.

- Нет, конечно, меня не выкинут, но этот новичок - шовинист, и жизнь при нем станет куда сложнее.

- Ничего, - сказал я, - у вас есть имя. Покажите свои знаменитые ядовитые зубы. Небольшая толика яду может творить чудеса.

Она встала, потянулась, положила руки на свои бедра, стянутые тяжелым поясом. Вид у нее был как у амазонки, собравшейся на битву, но я по-прежнему чувствовал внутреннюю нерешительность. Я тоже встал - мы были почти одного роста - и поцеловал ее в щеку.

- Братский поцелуй! - сухо сказала она. - И это все?

- Но вы ведь этого и хотели, не правда ли?

- Да, - ответила она, слегка удивленная. - Вы правы, черт возьми!

Здание редакции «Ежедневного знамени», расположенное неподалеку от «Глашатая», то ли было выстроено значительно позднее, то ли переделано в соответствии с ультрасовременными весами.

В фойе красовался фонтан, под потолком висели светильники, состоящие из вертикальных стеклянных трубочек, испускавших свет из нижнего конца. Мраморный пол, футуристские диваны и стол охраны, за которым сидели четверо широкоплечих парней в устрашающего вида униформе.