1989

ной нации, а не чужой. Национальная закомплексованность— это обидчивость раба. Великодержавный шовинизм и вместе с тем узкоэгоистические национализмы, перечеркивающие гигантский позитивный вклад русского народа в мировую историю, одинаково относятся к низкой общественной культуре. Мы должны спасать чистоту наших языков, красоту наших национальных культур, неповторимость природы наших родных мест, особенности наших обычаев и верований не порознь, не отчуждаясь, не взаимопротивопоставляясь, а вместе. Нет народа, который фатально обречен быть врагом другому народу на всю историю, даже если между ними когда-то проливалась кровь. Враги у всех народов одинаковы: это войны, стихийные бедствия, тяжести ежедневной жизни, взаимонедоверие, несвобода, бюрократия. Неужели мало таких общих врагов, чтобы делать врагов друг из друга?

Порой невольным разжигательством страстей служит даже не ненависть, а элементарное отсутствие национального такта. На Днях советской литературы в Абхазии, в старинном селе Члоу, один прозаик, да еще и редактор комсомольского журнала, взял да и брякнул: "Смотрите, сколько знаменитых писателей со всего Советского Союза понаехало в наше крошечное абхазское село. Я недавно был в США — разве мыслимо там представить, чтобы американские писатели приехали в таком же представительном составе в резервацию к вымирающим индейцам?"

Нехватка национального такта чуть не привела к неприятному конфликту, если бы не врожденный такт абхазских стариков, над сердцами которых вздрогнули серебряные газыри.

Национальное достоинство — в соблюдении национального такта. А может быть, национальный такт и есть первый признак интеллигентности?

Антиинтеллигентность — это антинародность

Стыдно было видеть на нынешних предвыборных собраниях и вокруг них охотнорядские крикливые попытки противопоставить народ интеллигенции.

Наша интеллигенция — многострадальное дитя нашего народа. Наша интеллигенция — защитница народа.

Журнал "Новый мир", возглавлявшийся народным интеллигентом Александром Твардовским, защищал интересы обманутого, попранного российского крестьянства гораздо больше, чем увешанные медалями бессловесные передовики полей, заседавшие в Верховном Совете и послушно голосовавшие за все, что им предлагалось с трибуны.

Натравливание народа на интеллигенцию — это натравливание народа на его защитников. Антиинтеллигентность— это антинародность. Воинствующая антиинтеллигентность сначала в лице старорежимного Победоносцева с его совиными крыльями, пересыпанными нафталином, а затем в лице новорежимных победоносиковых, надевших палаческие фартуки мясников, обрызганные чужой кровью, отнюдь не стеснялась делить нацию по своему вкусу на народ и на ненарод. После штучного отлучения от церкви Льва Толстого антиинтеллигентность перешла к массовому отлучению от народа таких выдающихся интеллигентов, как Вавилов, Чаянов, Платонов, Булгаков, Табидзе, Чаренц, Мандельштам, Ахматова, Шостакович, Пастернак и многие другие.

Самое страшное, что в это отлучение была невольно вовлечена и школа. Из воспитательницы интеллигенции се невольно пытались сделать сообщницей по уничтожению интеллигенции, которое шло вместе с уничтожением талантливейших крестьян, рабочих, красных командиров. Наши университеты и институты сталинская система пыталась превратить из колыбели гражданственности в инкубатор церберизма. Но, к счастью, это удалось не до конца.

Отечественному образованию был нанесен страшный урон — и физический, ибо в тюрьмах и лагерях погибло множество прекрасных преподавателей; и моральный, поскольку оставшиеся в живых преподаватели были обречены на раздвоенность души между кровавой реальностью и системой преподавания. Практически это было преподавание в лагере.

Однако, несмотря на эти нечеловеческие условия, Карбышевы нашего образования, живьем замурованные в лед инструкцией, все-таки продолжали совершать подвиг воспитания в человеке — человеческого. Земной поклон таким учителям за то, что они воспитали в школах будущих спасителей человечества от фашизма, за то, что в кровавые или просто подлые времена не дали погибнуть надеждам на самоспасение нации — на гласность и демократию.

Но рядом с подвижнической педагогикой нравственности и в нашей школе, и в прессе еще живы тенденции педагогики безнравственности, пытающейся морально дезориентировать наше общество.

Так, например, в восьмом номере "Молодой гвардии" за 1988 год проскальзывает такой циничный пассаж: "...пусть скажут, когда творчество Мандельштама играло значительную роль в литературном процессе? Когда оно доходило до широкой массы народа, отражало его глубинные интересы и чаяния?"

Эта риторическая фигура неожидановщины безнравственна потому, что поэзия Мандельштама, замученного в лагерях, была долгое время запрещена и физически не могла "доходить до широкой массы народа".