1994, Дикие лошади

Чиновник низкого ранга, сделал я вывод, один из тех, кто наслаждается, говоря «нет». В его акценте отдаленно слышался норфолкский и явственно - выговор лондонских пригородов.

- Миссис Паннир попросила меня приехать, - сказал я без вызова. - Она позвонила.

- В этот час? Она не могла звонить.

- Я хочу поговорить с ней, - сказал я.

- Я скажу ей, что кто-то пришел.

За его спиной Доротея вышла в коридор из ванной комнаты и, увидев меня, направилась к нам.

- Томас! Входите, дорогой. - Она жестом пригласила меня войти, несмотря на преграду. - Это мой сын Пол, - объяснила она мне. - Пол, это Томас, друг Валентина, я говорила тебе.

- Как он? - спросил я. - Валентин? Ее лицо сказало мне все.

- Он ушел от нас, дорогой. Входите же. Мне нужна ваша помощь. - Эти слова заставили заволноваться ее сына, которого она всегда называла напыщенным тираном и не преувеличивала. Помимо тяжелого начальственного взгляда, он был примечателен тонкими темными усиками под мясистым вздернутым носом, ноздри которого смотрели прямо вперед. Выпяченный подбородок был предназначен для устрашения, а одет Пол был в деловой темно-синий костюм-тройку с полосатым галстуком даже в этот утренний час. Ростом около пяти футов десяти дюймов (178,8 сантиметра. Прим. перев.), весил он, должно быть, больше девяноста килограммов.

- Матушка, - сдерживаясь, произнес он, - всю помощь, которая тебе нужна, окажу я. Я великолепно справлюсь сам. - Он жестом предложил мне уйти; я с удовольствием это проигнорировал, протиснулся мимо него, поцеловал Доротею в увядшую щеку и попросил чашечку чая.

- Конечно, дорогой. О чем я только думаю! Пойдемте в кухню.

Она была одета во вчерашнюю зеленую юбку и кофту, и я решил, что Доротея вообще не ложилась спать. Тени вокруг ее глаз стали еще темнее, а полное тело выглядело слабым до дрожи.

- Я позвонила Полу после того, как вы уехали, - едва ли не извиняясь, сказала она, наливая воду в чайник. - Понимаете, я чувствовала себя так одиноко. Я думала, что должна просто сообщить ему, что его дядя умирает…

- И, конечно, я сразу же выехал, хотя было уже слишком поздно, - с нажимом произнес Пол. - Это было правильно. Это мой долг. Ты не должна была оставаться наедине с умирающим, матушка. Его следовало поместить в больницу.

Я взял чайник из рук Доротеи и попросил ее присесть, уверяя, что сам расставлю чашки, блюдца и все остальное. Она с признательностью передала дело в мои руки, пока ее «помощник во всем» продолжал раскачиваться на пятках и превозносить свои добродетели.

- Валентин был уже мертв, когда я приехал сюда. - Голос его прозвучал удрученно. - Конечно же, я настоял на том, чтобы позвонить доктору немедленно, хотя матушка хотела дать ему еще поспать. Просто смешно! Я вас спрашиваю: для чего же нужны доктора?

Доротея подняла глаза, выражая отчаяние.

- Этот чертов тип был груб со мной, - пожаловался Пол. - Его следовало бы уволить. Он сказал, что Валентину надлежало быть в больнице и что он приедет сюда в семь, не раньше.

- Он ничего не смог бы изменить, даже если бы приехал, - грустно возразила Доротея. - Валентин сам хотел умереть здесь. Все было сделано как надо.

Пол упрямо выражал несогласие. Крайне устав от него, я спросил Доротею, могу ли я отдать последнюю дань Валентину.

- Зайдите к нему, дорогой, - кивнула она. - Он обрел покой.

Я оставил ее внимать по долгу родства высказываниям отпрыска и зашел в спальню Валентина, ярко освещенную лампой под вызывающе веселым абажуром, свисавшим с потолка. Настольная лампа стояла невключенной на тумбе у кровати. Я подошел и зажег ее.

Стариковское лицо Валентина было бледным, смерть разгладила его, и лоб под ладонью был уже холоднее, чем бывает у живых. Затрудненное дыхание уступило место вечному безмолвию. Он действительно выглядел необычайно умиротворенным.

Я двинулся к двери, по дороге погасив верхний свет. Доротея появилась из кухни и вслед за мной вошла в комнату Валентина.

- Он умер в темноте, - горестно сказала она.

- Он этого не сознавал.

- Нет… но… я выключила лампу у его постели, чтобы люди не гадали, почему это горит свет, а сама села в то кресло у окна, ожидая приезда Пола, прислушивалась к дыханию Валентина и незаметно уснула. Я просто уплыла прочь. - Глаза ее наполнились слезами. - Я не знаю… я хочу сказать, что ничего не могла с этим поделать.

- Вы очень устали.

- Да, но когда я проснулась, было так темно… и абсолютно тихо, и я поняла… Это было ужасно, дорогой. Я поняла, что Валентин перестал дышать… и что он умер, пока я спала, и меня не было рядом с ним, чтобы подержать его за руку или как-нибудь проститься… - Ее голос дрожал от рыданий, она утирала слезы кулачком.

Я обнял ее за плечи, и так мы стояли у кровати Валентина. Я думал, насколько среди всего этого горя ей повезло, что она не видела мига, когда остановилось сердце ее брата, не слышала его последнего хриплого вздоха. Я видел смерть своей матери и никогда не забуду этого.

- Во сколько сюда приехал ваш сын?