1b353ea713c73c68451a843e6ddfd834

  Они были хорошими людьми, но играли в англичан с большим энтузиазмом, чем сами англичане хотели или могли себе позволить. Дом был очарователен. Он находился в отдаленном пригороде Лондона. Семья состояла из четырех человек, а еще - пять служанок и поденщица. Я стояла у дверей и впускала посетителей. Персонал состоял из кухарки и слуги, как дома, судомойки и водителя. Мне всё это казалось идеально правильным. К тому времени очень мало кто из старых английских семейств нанимал столь специализированный персонал. Большие фамильные гнезда продавали или перестраивали, минимальное обязательное количество персонала осталось только в немногочисленных огромных поместьях, где придерживались старинных обычаев.

  Все мы отвечали за свой участок работ. Судомойка пальцем не пошевелила бы, чтобы помочь мне выполнить мои обязанности. Слуга скорее отрезал бы себе руку, чем помог бы служанке. Все мы были просто винтиками тикающего механизма. Знаешь, что меня раздражало во всём этом? То, что мы не понимали механизм, которому служим. Все мы были деталями - и хозяева, и слуги, но что это за механизм - точные швейцарские часы или таймер взрывного устройства? В этом спокойном, рафинированным, сверханглийском образе жизни было что-то тревожащее. Знаешь, все улыбались, как в английских детективах, где убийца и жертва продолжают улыбаться, вежливо обсуждая, кто кого убил.

  И мне было скучно. Мне не очень-то хорошо удавалось справляться с этой отлично обогреваемой, чисто выстиранной и вычищенной в химчистке английской формой скуки. Я никогда не знала, когда будет уместным рассмеяться. В гостиной, конечно, я могла смеяться только внутренне, поскольку я не имела права смеяться, когда мои англизированные хозяева шутили друг с другом. Но со смехом на кухне была та же история. Никогда я не знала точно, безопасно ли будет рассмеяться. Им нравились их шутки. Слуга выписывал юмористический журнал и за обедом зачитывал непонятные и, как по мне, дурацкие английские шутки. Все разражались громким смехом - кухарка, водитель, судомойка и слуга, все они. А насмеявшись, с хитрецой смотрели на меня, чтобы проверить, оценила ли я их прекрасное английское чувство юмора.

  В основном я понимала шарады достаточно хорошо, чтобы осознать: всё это - для меня уж слишком, и на самом деле они смеются не над шуткой, а надо мной. Знаешь, англичан понять почти столь же сложно, как богачей. С ними надо быть очень осторожными, потому что они всегда улыбаются, даже когда на уме у них ужасные вещи. А при этом смотрят на тебя так глупо, что, кажется, даже до двух сосчитать не способны. Но они вовсе не глупы и прекрасно умеют считать, особенно - если хотят тебя одурачить. Но, конечно же, улыбаться они продолжают, даже когда тебя обманывают.

  Английские слуги, конечно, считали меня, иностранку, кем-то вроде белой негритянки, низшей формой жизни. Но даже при этом, подозреваю, они не смотрели на меня свысока, не более, чем на моих хозяева-эмигрантов, богатых немецких евреев. Они смотрели на меня с жалостью. Может быть, им было немного меня жаль, потому что я была не в состоянии в полной мере оценить искрометный юмор журнала 'Панч'.

  Я уживалась с ними, насколько могла. И ждала...чего еще могла я ждать?

  Чего я ждала? Своего рыцаря в сияющих доспехах, своего Лоэнгрина, который однажды покинет свой дом и очаг, и спасет меня? Богача, который пока жил со своей богатой женой? Я знала, что мое время придет, нужно только подождать.

  Но также я знала, что этот мужчина никогда не сделает первый шаг. В конце концов мне придется пойти к нему, схватить его за волосы и вытащить из его привычной жизни. Словно спасти человека, тонущего в зыбучих песках. Вот как я это себе представляла.

  Однажды воскресным днем я встретила в Сохо грека. Я так и не узнала, чем он занимался на самом деле. Мне он сказал, что занимается бизнесом. У него было довольно много денег и машина, а машина тогда была намного более редким зрелишем, чем сейчас. Ночи напролет он играл в клубах в карты. Думаю, его единственное подлинное занятие заключалось в том, чтобы быть левантийцем. Англичан вовсе не удивлял тот факт, что можно жить только за счет того, что ты - левантиец. Вежливо улыбаясь, мурлыкая и кивая, англичане знали о нас, иностранцах, всё. Они ничего не говорили, лишь слегка присвистывали, если кто-то вдруг нарушал их кодекс хороших манер. Конечно же, узнать, в чем именно состоит этот кодекс, было невозможно.

  У моего греческого друга всегда были какие-то дела недалеко от ценра. Он никогда не сидел в тюрьме, но, когда я сидела с ним в пабе или фешенебельном ресторане, постоянно с подозрением посматривал на двери, словно ждал облавы. Всегда держал ухо востро. О, положи эту фотографию к остальным. Чему я у него научилась? Я тебе скажу: я научилась петь. Он выяснил, что у меня есть голос. Да, ты прав, я научилась не только этому. Ну ты и осёл! Я ведь тебе сказала, он был левантийцем, забудь о греческой крови.