2. Синее небо над синим морем

Чуть послонявшись от стены к стене, я решила взять чашку чая и, накинув шаль прямо на пижаму, поплелась на кухню. В тёмных коридорах было пусто и прохладно, я почти бегом пронеслась через весь дом, включила свет и нажала кнопку чайника. Лёгкая тень, метнувшаяся в окне почти не испугала меня, лишь так, немного сжалось внутри. И лишь когда чья-то сильная рука опрокинула меня назад, зажав рот, ужас сковал мне ноги лишив воли и рассудка…

Когда я открыла глаза, то окружающее на миг показалось мне сюром. Огромный стеклянный шар, внутри которого стояла настоящая дыба, как в старинных книгах или фильмах ужасов, помещался прямо посередине зала, а в этом зале как раз и находилась я. И не только я. Вокруг шара, как в институтских аудиториях, где читают лекции умудренные знаниями профессора, вдоль покатых стен были установлены скамьи. Амфитеатр, блин. Яркое освещение шара резало глаза, потому что я сидела очень близко, прямо впритык к стеклянной стене, а рядом, плечо к плечу со мной, прямо, как будто проглотил палку, сидел Манекен.

Он заметил, что я пришла в себя, повернулся всем телом, ухмыльнулся и взял меня за шею железными пальцами.

– Ты уж прости, чушка, за грубое траспортирование к шоу. Но, так доходчивее, поймешь лучше, что трахаться надо только с теми с кем позволено. А ты прям к кем попало. И да. Закроешь глаза, вставлю спички. Реально.

Манекен потряс перед моим лицом коротком спичек, коротко хихикнул и уставился в шар.

Дальше я мало, что соображала. Потому что в шар ввели Армена. Помню только, что его шикарная рубашка из натурального шёлка, мой подарок, была разодрана в хлам и с лохмотьев капала кровь. А ещё, что ремни дыбы так врезались в его мощные запястья, что вздулись вены… Те, синие, упругие дорожки, по которым я так любила скользить губами..

Я ничего не видела! Я бы никогда не поверила, что можно смотреть в упор и не видеть! Просто вот вообще, полностью, совсем. Мой организм, мой Ангел или мой Бог, не знаю кто из них, сжалился и опустил заслонку перед моими открытыми глазами и она, эта заслонка, закрыла от меня все, что происходило там. Она пропускала только одно – я видела глаза Армена. А в них не было боли. В них не было ни боли, ни страха, ни отчаянья. Ничего… В них было только небо, огромное, бесконечное, отрешенно-высокое. А потом они закрылись. Тихо, спокойно, как будто уснули…

Глава 14

Манекен испытующе выглядывался мне в лицо, по тараканьи шевелил лапками, но не найдя в моей, видимо вырубленной топором, физиономии ничего, что искал, развернул меня на 180 градусов и начал толкать к выходу. А я одеревенела. Были когда-то очень давно такие куклы, их делали из поленьев и прицепляли руки-ноги на шарнирах. Буратино. Вот я и стала именно такой – Буратиной и все во мне было деревом. Если бы меня сейчас оставили в покое, то я бы могла прорасти корнями на том берегу, где меня целовал Армен и осталась бы там навсегда. Качала бы кроной над его могилой, шелестела бы шёлковой листвой, склонялась бы, обнимала бы ветвями песчаный холмик, под которым лежал мой единственный любимый. Но нет… Не судьба. Жестокая она баба, судьба эта сраная, нет на неё управы. Малость какую и ту отнимет…

…

Манекен, втолкнув меня в спальню, закрыл шторы, бросил моё деревянное тело на кровать и долго изгалялся над ним, стянув идеально выглаженные штаны и жуткие красные трусы в жёлтый горошек. Моё тело безучастно подпрыгивало под ним, а я смотрела сверху и думала:" Какая же мерзкая и жирная у него ж… а. И бока. Рыхлые валики над рыхлыми булками. Наверное, когда он надевает свои красные трусы, то сзади становится похож на старый, больной ствол, в который врос мухомор… И как он казался мне худым?»

Натешившись, Манекен надел свои трусы и долго лупил моё деревянное лицо, от пощечин оно болталось из стороны в сторону, но даже не краснело. А чего краснеть дереву? Оно может только обуглиться, почернеть. И оно, правда, почернело. Я со своего наблюдательного пункта видела, как медленно наливается моё, ещё совсем недавно, белое и нежное личико, свинцовым цветом. Мне было даже интересно, до какой степени дойдёт эта синева.

Наконец, Манекен устал, сел на стул верхом, повернув его спинкой ко мне

– Хватит. Тебе ещё рожать. Или ты думаешь, скрыла? Ты дура. Полная. Ей тут жизнь райская светила, а она козью морду решила сделать. Дебилка…

Он хлебнул кофе, которая ему подала какая-то незнакомая женщина, похожа на генерал-лейтенанта, на которого натянули кружевной фартук. Мотнул в её сторону головой, прошипел сквозь зубы:

– Ефросинья. Фроська, короче. Вместо твоей Нинель. Свалила эта фря со своими дружками, медиками недоделанными, а тебя, да хахаля твоего эти дешевки нам в когти бросили. А не будьте имбецилами. Поделом.

Он цвекнул слюной из поганой пасти, попав точно на мою белоснежную подушку, ухмыльнулся.

– Поживешь здесь под её присмотром, пока рожа не заживёт. Вишь, не сдержался я. Эх… Подоишься тут, на дом будут приезжать. А потом поедешь в инкубатор. Ублюдка выродишь и в трап тебя. Придури кусок. Чао! Какао!!!