200 километров до суда... Четыре повести

— Мы вас понимаем и разделяем возмущение. Случай из ряда вон прискорбный, но следствие в надежных руках, и мы уверены — оно приведет нас к логическому концу, — говорил он, твердо вышагивая вокруг письменного стола и похлопывая остро отточенным карандашом по ладони. — Что касается отъезда, то вы нас ошарашили. Что же получается? Получается бегство от трудностей. Ни вам, ни нам не к лицу. Теперь рассудим спокойно. Прежде чем уехать, вам придется вернуть подъемные. Подъемные выплачены из государственного кармана, а не из моего лично. Лично я мог бы махнуть рукой, но государство закрывать глаза на этот факт не имеет морального права. Так что взвесьте и подумайте.

Девчонки взвесили и поняли, что подъемные истрачены и возвращать государству нечего. Они покинули Женин кабинет далеко не в том агрессивном настроении, с каким явились.

— Да, девочки, заехали мы с вами неизвестно куда, — сказала Валя Бессонова, когда девчонки очутились на улице. Впервые в голосе Вали послышались печальные нотки. — Надо нам теперь держаться все время вместе и ни в коем случае не знаться с этими типами из автобазы. Все это из-за них случилось.

— И у меня такое предчувствие, — всхлипнула Катя, Нюшина подружка по Закалужску, у которой с ночи не просыхали глаза. — Не прощу себе, зачем я ее одну бросила.

— Дело не в том, что ты ее бросила, а в том, что мы поддались провокации и пошли танцевать с этими типами, — строго ответила Валя.

Страшненькая Шура Минаева, которой ужасно понравился Алик Левша, никак не соглашалась в душе, что в истории с Нюшей виноваты автобазовские парни. Она хотела отстоять свою точку зрения и перед строгой Валей, и перед зареванной Катей, но, подумав, что делать, это в такую печальную минуту не стоит, благоразумно промолчала.

— Да, девочки, — решительно повторила Валя, — нам надо держаться вместе и забыть, что напротив живут эти темные личности.

— Выходит, мы светлые личности? — попыталась пошутить Шура Минаева.

Но Валя шутки не приняла и с достоинством ответила:

— Представь себе, светлые.

Рабочий день был в разгаре, и автобазовские парни, занятые своими делами у станков и машин, знать не знали, конечно, какие нелестности отпускают в их адрес вчерашние партнерши по танцам и какой суровый приговор вынесен им.

И пока они, то есть «темные личности», вытачивали на станках всякие болты и гайки, пока валялись на спинах под машинами, меняя задние мосты и карданные валы, пока поджимали тормозные колодки, красили кабины грузовиков, пока они все это делали, девчонки дружной толпой, со скорбными лицами, молчаливые и поникшие ходили по поселку — из милиции на почту, с почты в редакцию газеты, из редакции — в столовку, снова в милицию и снова на почту.

На почте у них любезно принимали радиограммы, в которых они сообщали папам и мамам о благополучном приезде и посылали им крепкие поцелуи. В столовке их кормили сытным обедом. И это было хорошо. Плохо было то, что знакомый редактор газеты отказался напечатать заметку о трагической судьбе Нюши и поместить Нюшину фотографию, подаренную самой Нюшей еще в Закалужске Кате.

Еще хуже было то, что у молоденького лейтенанта за весь день расследование не продвинулось ни на шаг вперед.

Трижды являлись девчонки в милицию и трижды уходили оттуда, ничего не узнав нового.

А когда к концу рабочего дня явились туда в четвертый раз, дежурный не пустил их больше к следователю. Дежурный спрятал в стол книжку, которую до этого читал, вышел из-за перегородки и придав лицу чрезмерную вежливость, сказал так:

— Вот что, молодые-интересные, вы нам работать мешаете и грязь с улицы в дежурку тащите. А убирать некому, потому как никто в уборщицы не идет. Когда дело прояснится, мы вас поставим в известность. А пока занимайтесь своими делами и благоустраивайте свой быт.

Возможно, дежурный получил указание начальства пресечь вот такое коллективное, к тому же частое, посещение милиции, возможно, сам проявил инициативу, но после столь безучастного приема настроение у девчонок окончательно испортилось. В унылом молчании они поплелись к себе в общежитие. А потом в похоронном молчании сидели в Валиной комнате, не зная, о чем говорить и что им вообще, бедолагам, делать.

И лишь когда над поселком могучим басом взревел гудок котельной и окна отозвались ему тонким звоном, Шура Минаева встрепенулась и сказала:

— На автобазе смена кончилась.

— Что ты хочешь этим сказать? — испытующе поглядела на нее Валя.

— Ничего… Просто так подумалось, — потупилась Шура, хотя «подумалось» ей вовсе не «просто так». Алик Левша пригласил ее, когда танцевали, в кино и обещал после работы зайти за нею, и теперь она не знала, как ей быть с Аликом, который ей очень понравился.

— В коридоре хлопнули двери, кто-то затопал сапожищами.

— Эй, хозяйки, где вас тут искать? — послышался чей-то, похоже, недовольный голос.

Девчонки, как по команде, высыпали в коридор.

— Кто у вас за старшего? — спросил пожилой дядечка в поношенной телогрейке и в зимней замасленной шапке, утратившей форму от долгой носки.

— А что вы хотите? — строго спросила Валя Бессонова, выступая вперед.