200 километров до суда... Четыре повести

По вечерам общежитие пустело — три вечера в неделю девчонки отсиживали на курсах, в три других — резали коньками лед на заливе, а в выходной с утра до ночи стирали, сушили, гладили, закупали на неделю продукты, в общем, с головой уходили в хозяйственные заботы.

Вскоре на курсах появились вольнослушатели, и первым — Алик Левша. Теоретическую часть преподавал главный инженер автобазы Кузьмин, сухопарый, подтянутый, с большой головой, покрытой черными бараньими завитушками, деловой и строгий. Его острый глаз тотчас же приметил среди полсотни фигур, чудом втиснувшихся за низкие парты школьного класса, новое лицо. Кузьмин ястребино вскинул брови и спросил:

— Товарищ Левша, вы как сюда попали?

— Через дверь, Антон Степанович, — смиренно ответил Алик.

В классе захихикали. Валя толкнула локтем Катю, та насмешливо фыркнула, а сидевшая рядом Шура Минаева побледнела и спрятала в парту глаза.

— Разве у вас нет водительских прав? — Кузьмин не обратил внимания на смешки.

— Почему? Есть, — с наигранной кротостью ответил Алик. — Я, Антон Степанович, в теории слаб, а вы объясняете здорово. Я вас, просто как оперу слушаю.

— Да? Ну что ж, слушайте, — сухо сказал Кузьмин, не оценив тонкости Аликиного юмора.

Дня через два такой же разговор состоялся у Кузьмина с Мишкой Веселовым, шофером первого класса. Но Мишка, не в пример Алику, темнить не стал, а ясно и понятно пробасил Кузьмину:

— У меня, Антон Степанович, прямой интерес сюда ходить, потому что я за Томой ухаживаю. Чем мне в коридоре ее дожидаться, я лучше здесь посижу. А за курсы я заплачу, раз они платные.

В классе опять поднялся веселый шумок. У Томки от стыда чуть не разорвалось сердце, а Мишка, видя Томкино замешательство и жалея ее, нежно пробасил:

— Чего ты краснеешь, дурочка? Мы с тобой на днях поженимся, а ты стесняешься.

Кузьмин не нашелся, что ответить Мишке. Он только пожал плечами, ткнул указкой в плакат и уж чересчур громко стал объяснять назначение и устройство радиатора.

После этого еще не раз в классе появлялись новые слушатели — шоферы из подведомственной Кузьмину автобазы. Но Кузьмин больше не удивлялся, вопросами их не донимал, делая вид, что не замечает новоявленных курсантов.

Удивился он лишь приходу Пети Алферова.

За отсутствием свободных мест главный капитан порта сидел на стуле у стены, облокотившись на первую парту, захваченную Машей, Валей и Катей. Девчонки слушали Кузьмина и рисовали в тетрадках схемы.

Алферов Кузьмина не слушал, а задумчиво глядел в Машину тетрадку. Пока Кузьмин, стоя к Пете спиной, водил указкой по плакатам, развешанным на противоположной стене, и объяснял принципы работы ножного тормоза, он Петю не видел. Но, как только Кузьмин перешел к ручному тормозу и, круто повернувшись, двинулся к плакату, висевшему за Петиной спиной, лицо его изобразило немыслимое удивление.

— Здравствуйте, — оторопело сказал Алферову Кузьмин и, всем на удивленье, протянул ему руку. — И вы у нас?!

— Добрый вечер, — поднимаясь и пожимая руку, ответил Петя Алферов, потому что прекрасно знал Кузьмина, ибо всегда, особенно в пору навигации, их тесно связывали производственные дела. Потом Петя широко улыбнулся и сказал. — Вот… Решил овладеть новой профессией.

— Пожалуйста, милости прошу. — Сухое лицо Кузьмина засветилось радушием.

— Ах да, я вам мешаю! — Алферов подхватил свой стул и поставил в проходе меж первыми партами, освободив доступ Кузьмину к плакату.

С полчаса, до самого перерыва, главный капитан порта сосредоточенно глядел на главного инженера автобазы, но смысл фраз, произносимых Кузьминым, так не достигал его сознания.

Произошло это в самый канун Нового года, после того, как разъяренный Сашка Старовойтов изгнал Петю Алферова из своей хоккейной команды.

Ссора двух капитанов, хоккейного и корабельного, разгоралась медленно, как намокший хворост, пока не выстрелила трескучим пламенем. И причиной этому были наши девчонки.

Все началось в один распрекрасный вечер.

В тот вечер мороз был ласковым и теплым. Над заливом зелеными ракетами висели звезды, меж ними разгуливала оранжевая луна, а катера, подсвеченные фонарями с пирса, были похожи на казацкие курганы с простертыми к небу крестами рубок. Лед пах свежими огурцами, сиренью, каким-то дурманом и звенел под коньками гитарным перебором.

Добрая половина жителей поселка носилась в этот вечер по заливу, демонстрируя друг другу и самим себе всякие «ласточки», «кораблики» и прочие фигуры произвольного катания. По другую сторону пирса, отделившись от неорганизованной массы, гоняла шайбу команда Сашки Старовойтова. Именно оттуда, из-за пирса, вынесся в сутолоку местных фигуристов Петя Алферов и наткнулся на кучку девчат. Девчата с оханьем и аханьем поднимали упавшую Катю, и все сразу отряхали ее. Петя узнал и Валю, и Катю, и Машу. Он понял, в чем дело, и сказал.

— Девушки, кто же в такой толчее учится кататься? Поехали вон за торосы, там площадка как зеркало.

На площадке за торосами дело пошло лучше. Катя не боялась, что ее в любой момент собьют, стояла на коньках уверенней.