Оказалось, что звероводши приехали не одни, а во главе со своим директором, тем самым директором, который когда-то сманил их к себе, обещая одеть в чернобурки. У директора были могучие плечи, пышная седая шевелюра и очень веселый характер. Он притащил из буфета корзину бутылок с брусничной водой, здоровенный кулек пряников и с шуточками-прибауточками угощал девчонок в зале этим немудреным лакомством. Больше он ни на шаг не отходил от них и танцевал с каждой по очереди.
— Боится, чтоб мы в поселке не остались, — объяснила Зина такое поведение директора.
Вместе с общительным директором возле девчонок крутилось немало других парней, в основном автобазовские хлопцы, а с ними и Петя Алферов.
Когда объявили дамский вальс, Шура Минаева сперва побледнела, потом покраснела, а потом, независимо подняв личико направилась к Алику Левше.
— Я вас приглашаю, — замирая, сказала она Алику, который в ту минуту, как и во все предыдущие, глядел на Катю.
— Меня? Пардон, с удовольствием, — галантно ответил Алик, но никакого удовольствия лицо его не выразило.
Алик обнял Шуру за талию, и Шура почувствовала себя счастливейшим человеком. Ей казалось, что она не танцует, а парит в каком-то сказочном, волшебном мире, наполненном музыкой и переливом огней, и никого в этом мире нет, кроме ее и Алика. В душе ее разлилась щемящая нежность, ей хотелось говорить и говорить Алику какие-то ласковые, добрые слова, с которыми она не раз мысленно обращалась к нему. Но вместо этих слов Шура негромко спросила:
— А помните, как мы танцевали под баян, когда приехали?
— Что? — не расслышал Алик.
— Помните, как мы танцевали у вас на кухне?
— А-а, помню, — ответил Алик. — После этого вы нам бойкот объявили!
— Это из-за Нюши, — призналась Шура, — Нюша пропала, а мы думали, вы виноваты.
— Лихо! — оценил Алик. Он был слегка «под шафе» и пребывал в несвойственной ему угрюмости.
— Мы тогда не знали, что она пароходом уехала, — продолжала щебетать Шура. — А если бы мы знали…
Шура осеклась и остановилась, потому что остановился Алик — прямо перед Катей, танцевавшей с директором зверофермы.
— Извините, предлагаю обменяться дамами, — Алик балагуристо поклонился Катиному кавалеру.
— Не обязательно! — запротестовала Катя.
— Ну почему же? Раз товарищ предлагает… — поддержал Алика директор и проворно взял за руки Шуру.
— Через такт пойдем или в музыку? — спросил он Шуру, одаряя ее молодцеватой улыбкой.
— Все равно, — упавшим голосом ответила Шура.
Директор повел ее «через такт». Он устал, а танцевать, как оказалось, не умел — просто шаркал по полу ногами.
Где-то в третьем часу ночи оркестранты сбросили с плеч хомуты труб, утерли потные лица и поскакали по сугробам в баню-буфет.
В танцах наступил длительный антракт.
Дед Мороз, а точнее заведующий клубом Перепелкин, наряженный в вывернутый кожух и ватный белый колпак, недолго развлекал публику игрой в вещевую лотерею. Корзина с сосками, пудрой, духами «Ландыш» и всякими безделушками быстро опустела, и игра кончилась.
Поскольку музыканты прочно застряли в буфете, народ стал растекаться по домам, хотя по плану гулянье должно было продолжаться до шести утра. Посему Дед Мороз, он же Перепелкин, принимал срочные меры к тому, чтобы сникший бал вновь вошел в веселое русло. Он послал кого следует в буфет вытащить оттуда и вернуть в зал музыкантов, а сам поднялся на сцену и, сложив рупором руки, провозгласил:
— Товарищи, внимание! Рано расходиться! Новогодний бал продолжается до утра! Кто играет на пианино, прошу на сцену! Прошу на сцену, кто играет! Инструмент в полном порядке! Танцы продолжаются!..
На сцене мигом очутился Сашка Старовойтов, сопровождаемый всей своей хоккейно-футбольной командой, а с ними — Сашкина жена Анюта вместе с женами хоккеистов-футболистов. В минуту из-за кулис на авансцену выкатили пианино. Сашка торжественно уселся на стул и в две руки забарабанил «чижика-пыжика». Все Сашкино окружение затопало в такт ногами, захлопало в ладоши. Дед Мороз замахал руками и потребовал от Сашки вальс. Вместо вальса Сашка забарабанил какой-то марш.
— Катя, девочки, пойдемте! Зачем он инструмент портит? — Валя решительно направилась к сцене. Протолкалась к пианино, сказала Сашке: — Послушайте, зачем вы пианино портите? Это же «Беккер».
— А я иначе не умею, — Сашка не обиделся, а наоборот — сокрушенно развел руками. — Может, вы сыграете?
— Пожалуйста, — ответила Валя, точно Сашка не спрашивал, а просил ее сыграть.
Дед Мороз, то есть Перепелкин, снова потребовал вальс.
— Нет, вальс я не буду. Просто сыграю, — сказала Валя, опускаясь на стул, который мигом уступил ей Сашка.
Пальцы ее легли на клавиши и одним скользящим движением пробежали по ним, пробуя настрой. Потом Валя вдруг выпрямилась и чуть откинула назад голову. Руки ее на мгновение замерли и сразу ожили, легко побежали по клавишам, рождая первые звуки «Лунной сонаты».