200 километров до суда... Четыре повести

Через два дня за тем же столом шумела Машина свадьба. Заведующая загсом, хорошо знавшая Петю Алферова, никаких сроков для проверки чувств не назначала, а сразу же вручила молодым свидетельство о браке и произнесла красивую речь о том, что надо крепить семью, поскольку семья — ячейка общества. Петя с Машей слезно умоляли заведующую прийти на свадьбу, она пришла и повторила свою речь за столом. Ее внимательно слушали.

После свадьбы Маша переселилась к Пете Алферову, в тот самый домик, у крыльца которого впервые увидела Петю, придя к нему поступать на курсы капитанов.

Перед тем как покинуть общежитие, Маша великодушно сказала:

— Девочки, я свою долю с общей кассы забирать не буду, пусть вам остается. Вы и так на подарок потратились. — Она имела в виду чайный сервиз за шестьдесят два рубля, подаренный ей на свадьбу.

Однако Катя с казначейской щепетильностью отвергла такое предложение.

— Глупости, я твою долю уже с книжки сняла. Получай, — сказала Катя и вручила Маше сто двадцать рублей с копейками. — За пальто, за платье и за лыжный костюм с коньками мы с тебя вычли.

Маша покорно приняла деньги. Петя взял Машин чемодан и повел свою жену к себе домой. Все девчонки гурьбой провожали их до порта.

Больше Маша на работу не вышла.

Ну, а потом, как говорится, пошло-поехало. Свадьбы потянулись одна за другой. В январе сыграли четыре свадьбы, в феврале — пять. Поженились Мишка Веселов с Томкой, хохотушка Верочка Проскурина вышла замуж за Колю Коржика, шофер Васька Ляхов женился на Аде Волох, девчонке, в общем-то, злой и прижимистой. Словом, что ни суббота — в общежитии гудела свадьба. И после каждой свадьбы молодые мужья поселялись в девчачьем общежитии, занимали пустующие комнаты. И после каждой свадьбы молодые жены уходили из бригады, бросали курсы шоферов и забирали свою долю из общей кассы.

От этих свадеб Валя Бессонова совсем похудела и помрачнела.

— С ума сойти! — говорила она Кате. — Мне только остается ждать, что и ты замуж выйдешь.

— Я? Ни за что! — горячо уверяла Катя и бросала в горящую печь нераспечатанные письма, которые каждый день последовательно и аккуратно строчил ей Алик Левша и которые с целью экономии времени посылал не по почте, а отдавал Мишке Веселову для вручения «лично в руки».

У Томки, всегда недолюбливавшей Валю, появилась привычка заводить ее.

— Валь, слышишь, неужели ты сроду не влюблялась? — с наигранным удивлением спрашивала Томка, округляя маленькие, мышиного цвета глаза.

— Какое это имеет значение? — пожимала плечами Валя.

— Почему? Если б ты, скажем, некрасивая была, а то ведь наоборот, — хихикала Томка, и ее маленькие глаза при этом терялись в коротких ресничках. — Я, например, не верю, чтоб ты не влюблялась.

— Не понимаю, чего ты смеешься?

— Я не смеюсь. Мне даже мой Мишка признался, что ты ему сперва нравилась. Я ведь помню: он тогда на танцах от тебя не отходил.

(Вероятно, Мишкино признание и было причиной Томкиной неприязни к Вале).

— Но ему характер твой не понравился, — с издевкой говорит Томка.

— Спасибо Мише за открытие, — усмехалась Валя.

— Нет, Валь, серьезно, — не унималась Томка. — Ты что, против любви?

— Совсем не против, — спокойно отвечала Валя. — Но неужели я сюда приехала, чтобы замуж выйти?

— А зачем же ты приехала — стенки штукатурить? — не отставала Томка. — Мишка говорит, ты свою комсомольскую идейность показываешь, а она здесь никому не нужна.

— Передай своему Мишке, что он недалекий человек, — Валя начинала «заводиться». — И ты, между прочим, тоже.

— Это почему?

— Тома, мне не хочется с тобой говорить, — вздыхала Валя.

— Ну, пожалуйста, — миролюбиво соглашалась Томка и ретировалась от Вали.

За, короткий срок жизнь, в общежитии круто изменилась. Кухней прочно завладели молодые жены. Весь день они вертелись у плиты, что-то парили и жарили, беспрерывно стирали, гладили, кормили за общим столом своих мужей. На кухне появились личные шкафчики, а в них — личная посуда, на гвоздях повисли личные корыта и личные умывальники, на лавке возле стены выстроились личные ведра, а под лавкой — тазы. На кухне стало тесно и сутолочно. Между женами и девчонками из бригады наметилось некоторое отчуждение: жены сплотились и держались вместе, девчонки — тоже вместе. Мелкие перепалки вспыхивали из-за пустяков и тут же гасли. До крупных дел не доходило.

Словом, жизнь шла вперед, вносила изменения в судьбы. И ничего тут нельзя было поделать, ничего нельзя было повернуть назад.

Уж таков закон диалектики — все течет, все меняется.

5

Так что же все-таки такое — корабль? Плавучая посудина, да и только?

Так могут рассуждать лишь избалованные портовым бытом одесситы, или керчане, или астраханцы — только не жители Чукотки. Ибо для них приход любого корабля — событие, по значимости, может, лишь чуть-чуть меньше, чем полет человека в космос, и гораздо больше, чем запуск очередного спутника Земли.