2000 № 06

Затем, по законам предков, была проведена следующая процедура: в русской печи мама развела огонь и поставила на таган* сковороду с моим лаптем. Через некоторое время лапоток превратился в горстку пепла, который собрали ложкой и закатали в хлебный мякиш. Меня заставили съесть этот колобок. Бабушка сказала, что тогда я на всю жизнь запомню, как плести лапти. Я не смел ослушаться старших и съел хлеб с золой под их одобрительные возгласы. До сих пор мне помнится сладковатый вкус сгоревшего липового лыка.

Кстати сказать, то же самое проделывали и с шерстяными изделиями, которые впервые изготовляли девочки.

Так я был произведен в плетуханы. Отец сказал, что он рад появлению помощника. Видимо, он хотел меня поощрить, чтобы я не забыл его науку. В то время лапти играли большую роль в жизни простого деревенского жителя. Теперь, оглядываясь назад в сложные тридцатые годы, я горжусь своим «достижением», потому что оно очень пригодилось через несколько лет, в Великую Отечественную войну, когда не только наша семья и родственники, но и мои школьные учителя, и беженцы, прибывшие в наше село из оккупированных фашистами районов, ходили в лаптях, сплетенных мною.

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ВОЙНА И ЛАПТИ

Прошли годы… Двадцать второго июня 1941 года мой отец, Тихон Николаевич, велел мне сходить в лес к Антошкину пчельнику за лыком, а то после прекращения сокодвижения лыка не надерешь. Сам он, несмотря на воскресенье, пошел в кузницу, а мама хозяйничала по дому. Было прекрасное утро, все вокруг цвело и благоухало на нашей улице Первомайской. Взяв маленький топорик, я направился к Янковым, чтобы пригласить в лес своих младших двоюродных братьев — Ваню и Колю, и мы пошли. По дороге решили еще заготовить удилища из орешника: ведь начались летние каникулы, и мы готовились к рыбалке. Дорога вела через большой мост, где уже сидели рыбаки.

Придя в лес, я, как старший по возрасту, попросил братьев быть осторожными с ножами, не терять друг друга из виду, побыстрее заготовить все необходимое и идти домой. Увлекшись делами в гущине леса, мы не заметили надвигающуюся грозу. Выйдя на поляну, чтобы определить примерное время по солнцу, мы увидели страшную тучу, и над нами разразилась гроза, полил дождь. Побросав свою добычу, мы побежали домой. Сверкали молнии, грохотал гром, стало прохладно и темно, как в сумерках. Взявшись за руки, мы с Ваней тащили младшего братишку Колю, успокаивая его и себя, как могли.

Уже в Кермиси, где были наши дома, гроза прекратилась, засияло солнце, опять стало тепло и радостно. Как ни в чем не бывало, я пришел домой и, бросив топорик, с которым не расставался и в грозу, увидел плачущую маму и сильно расстроенного отца. Я воспринял их настроение, как обиду на мое отсутствие в такую погоду, но тут же услышал от отца: «Сынок, началась война!» От этих слов мама заплакала в голос, а отец стоял посередине избы хмурый, как недавняя грозовая туча.

Наскоро пообедав, мы с отцом пошли к сельсовету, на площади перед которым уже собирались односельчане. В те годы в наших избах не было ни телевизоров, ни радио, а тут на крыльце сельсовета стоял какой-то ящик, из которого громко сообщалось, что началась война, что Гитлер напал на СССР и что наша доблестная Красная Армия бьет врага по всей линии границы от Белого до Черного моря. Так мы узнали о великой беде, свалившейся на наш народ. Двадцать третьего июня отцу вручили повестку о мобилизации на войну, а двадцать девятого все село провожало первых четырех мужчин на фронт. Отцу моему в 1941-м исполнилось тридцать пять лет, а мне — тринадцать.

С уходом отца мама стала главной в семье, где кроме меня были четыре младшие сестры. Я же стал ее первым помощником, заменой отцу во всех мужских делах по хозяйству. У нас были огород с садом, корова, овцы, поросенок, куры. Война заставила многому научиться, многое делать, и мы, как муравьи, старательно трудились, помогая маме.

Однажды мама говорит мне: «Сережа, ты когда-то научился лапти плесть. Теперь надо вспомнить об этом и плесть лапти для всех нас, в первую очередь для меня, а то мне не в чем на работу идти». Представьте себе, как трудно было пацану в возрасте тринадцати лет начать выполнять работу, которую выполнял отец, не только владевший кузнечным делом в колхозе, но умевший и плотничать, и бондарничать*, и чинить швейные машины и ходики, и подшивать валенки, и плести лапти для всей семьи на все случаи жизни. Теперь и я, как бы унаследовав от отца его обязанности, должен был исправно их выполнять, как настоящий мужчина. И я старался.

Залез я на сеновал, где лежали пучки лыка, заготовленные еще отцом, скинул один вниз, отнес на реку и «утопил» возле берега, приткнув колом, чтобы не уплыл. Там лыко должно было оставаться до вечера, а потом его нужно было раскатывать в каталки и после подсыхания острым ножом нарезать из него концы для будущих лаптей. Все это делал мой отец, а я всегда был рядом и учился тому, что он мастерил.