2000 метров над уровнем моря[= Аданешь]

Через двадцать минут тропическая ночь густым черным покрывалом окутала остров. За домом что-то приглушенно затарахтело. Я сначала напрягся. А потом сообразил — запустили генератор. Сетевого-то электричества на острове, видимо, нет, по крайней мере, я нигде не видел ни столбов, ни проводов. В особняке зажегся свет, но в саду по-прежнему было темно. Я достал из кофра фотоаппарат и протянул Аданешь. Даже в темноте ее взгляд выдавал крайнее удивление. Мой палец легко нащупал на задней стенке корпуса фотоаппарата нужную кнопку, раздался щелчок, и я знаком показал, чтобы Аданешь заглянула в окуляр. Девушка взяла фотоаппарат в руки и, наконец, сообразив, что к чему, направила объектив в сторону дома. Я вооружился кинокамерой и тоже стал наблюдать за особняком.

— Как ты думаешь, есть в доме кто-нибудь еще, кроме охранников? — шепотом спросил я.

— Надеюсь, что наша пленница.

— Я тоже надеюсь, но я не про то. Кто-нибудь еще, прислуга какая-нибудь, женщины.

— Женщины и прислуга приходят только днем. Так что, думаю, нам никто не помешает.

Минут через пятнадцать охранники сменились. Следующая смена вряд ли раньше, чем через два часа. Значит, настал подходящий момент проникнуть в дом. С двумя-то я как-нибудь управлюсь. А потом будет легче, если удастся провернуть все без шума.

Аданешь протянула мне пистолет. Я осторожно передернул затвор — жалко, что без глушителя.

В руках у Аданешь появились два тонких кинжала.

— О-о! — восхищенно прошептал я.

— Отвернись, — сказала Аданешь.

Я повиновался. Она зашуршала своим рюкзаком и через некоторое время похлопала меня по плечу. Я обернулся и вздрогнул. Аданешь будто растворилась в ночи — переоделась в черное, и теперь только ее большие глаза сверкали во тьме.

— Ну, ты даешь! Человек-невидимка! — шепнул я.

Я стал ощупывать жерди в заборе. Вскоре мне попались две не прибитые или кем-то уже отломанные. Сдвинув их в сторону, мы нырнули в сад и поползли к дому.

Охранники курили и о чем-то переговаривались. Когда до них оставалось метров десять, я замер и судорожно стал соображать, как их можно отключить, не поднимая шума. Внезапно из-за моей спины одна за другой метнулись две тени, и через секунду оба охранника, схватившись за горло и хрипя, рухнули на землю. Я обернулся и увидел совершенно спокойное лицо Аданешь.

«Ни фига себе!» — подумал я, глядя, как она бесстрастно вытащила клинки из горла своих жертв и вытерла окровавленные лезвия об их же рубашки.

Мы оттащили тела в кусты и на цыпочках двинулись вокруг дома. Неожиданно прямо передо мной распахнулась дверь, и на открытую веранду вышел здоровенный эфиоп с небрежно зажатым подмышкой автоматом и сигаретой в зубах. Он держал в руках спички, намереваясь, видимо, прикурить, как раз в тот момент, когда я чуть не столкнулся с ним. Машинально подняв пистолет, я с размаху саданул его рукояткой по переносице. Что-то мягко хрустнуло, он крякнул и присел. Я врезал ему по темечку, и здоровенная туша гулко брякнулась на деревянный пол веранды. Автомат выскользнул из рук и с грохотом упал рядом. В дверях показался четвертый охранник, но быстрый, как молния, кинжал Аданешь даже не позволил ему выйти наружу. Он попытался что-то крикнуть, выплевывая фонтаны крови, но вскоре, ухватившись за косяк, медленно сполз на пол.

— Дида! Хамид! — донеслось из дома.

Аданешь юркнула в дом. Убедившись, что последний охранник мертв, а предыдущий, если и жив, то вряд ли очухается до утра, я поспешил за своей напарницей. В просторном зале с лакированными деревянными стенами никого не было. Под потолком горела огромная, ламп эдак на двадцать, люстра. Правда горела не слишком ярко, видимо, в доме использовали слабенькие лампочки — на мощные не хватало энергии. Две лестницы, справа и слева, вели наверх, где за резными перилами бельэтажа тянулся по периметру ряд массивных дверей. Взбежав по одной из лестниц, мы друг за дружкой — я с пистолетом впереди, Аданешь с кинжалами позади — стали красться от комнаты к комнате, прислушиваясь к звукам.

— Дида! — послышалось где-то рядом.

Я распахнул дверь. Передо мной стоял огромного роста черный, гораздо чернее, чем обычный эфиоп, человек с косматой гривой и бешено вращающимися, налитыми кровью глазами. Я сразу понял, что это и есть Мехрет. Он был совершенно голый. Страшные шрамы пересекали его живот снизу вверх и справа налево, будто его пропустили через швейную машинку, оставив стежки на теле. Он, не раздумывая, нанес мне в голову такой сокрушительный удар, что я, перелетев через перила, рухнул на первый этаж. От неминуемых переломов меня спас стоявший внизу диван. Но перед глазами у меня все плыло, я совершенно потерял ориентацию в пространстве, не в силах даже определить, где верх, где низ. Попытался встать и снова упал, теперь уже на пол.