_201.DOCX

Зарема. Вы видели портрет мой в «Бахчисарае»? В чалме? Над тахтой? Нет, это Шехерезада. В чалме – Шехерезада, тоже был красивый спектакль, только маленький, недолгоиграющий. И один не шел, соединяли с одноактной оперой, или с еще другим коротким балетом. Однажды после «Бахчисарая» приходит за кулисы один поклонник и говорит: «Дурак, – говорит, – ваш Гирей, как можно такую Зарему разлюбить?». Смотрю, Тонька – она Марию танцевала – зеленеет. Под гримом видно, из-под слоя тона. Сидит как каменная. А тот заливается, соловей-соловьем, только басом. Интересный был мужик. А Тоня разговаривать со мной перестала, репетируем молча. Но злость от нее такая, что аж скрючивает. Я и упала. Причем на спектакле. В адажио с Гиреем, он не удержал меня, я на ногу плохо встала, боль такая, что в глазах темно. А Тонька в кулисе стоит, смотрит. У меня это впервые в жизни, но так, что до сего времени помню. А Лёлька Грызлова вон каждый спектакль расшибалась досиня, вся в трещинах ходила. Значит, плохо разогревалась. А я за два часа до спектакля уже у станка, греюсь. Костюмерши говорили по мне можно часы проверять, они любили меня за то, что можно было спокойно меня одеть, и за то, что художники в гримуборную ко мне почти не заходят, – не суются. Не мешают нам. А тот случай с Заремой был особый. Антракт большой сделали, Зину вызвали – мы с ней в очередь Зарему должны были танцевать. Скорую вызвали. Врач уколол меня чем-то, какое-то сильное обезболивание дал, боль есть, но вроде не моя, вроде со стророны. Я смотрю, Зинка одетая, разогретая, под гримом сидит и ждет. Перед зеркалом, в гримуборной. Я говорю: не будет этого. Говорю, сама дотанцую. Замдиректора говорит, Люда, псих, тебе в рентгенкабинет, а не на сцену. Володя, царствие ему небесное, выручил, поддержал. Он Гирея танцевал, полспектакля прошло, он уже устал, а Зинка крупная, в два раза больше меня. Володя говорит, это афишный спектакль, вторая премьера, Люда, может, имеет право. Если хочет и может, пусть дотанцует. Как дотанцевала – плохо помню. Почти без сознания. Я попросила Феню из медпункта – она ларинголог, но какая разница, – попросила, чтобы стала со шприцем в кулисе и никуда ни шагу, пока я на сцене. Представляете? У меня как пауза, так я в кулису, уколюсь – и снова на сцену. Все, кто были в театре, собрались в кулисах и глаза таращили. Челюсти поотваливались. И Тонька тоже стоит. А Зина потом говорит: «Ну и стерва ты, Люда, никому танцевать не дашь». Скандал устроила... Она, конечно, не права была. Это был мой спектакль, моя очередь, я была вправе. А бедро зажило. Осложненный перелом... Конечно осложненный! Танцевать с переломом – никто не поверит. Никто ничего не заметил в зале. Рецензии прекрасные. Я разве не показывала рецензии?

Людмила Никифоровна посмотрела на светлеющие окна, сложила ладони, потянулась, что-то хотела еще сказать, что-то хотела спросить – не спросила, хотела подняться – не поднялась. Потянула безнадежно погасшую сигарету – и отложила ее в пепельницу.