_201.DOCX

(невеселая травести), говорит мало, почти никогда о своей беде. Пенсия? Нет. Для этого надо идти к "ним", объясняться, писать бумаги. Нет. Называет того, кто устроил ее в артель, своим спасителем. В артели работала надомницей: набивала ватой туловища для кукол. В комнате стоит корзина с работой – зрелище жутковатое. Знает все новинки литературы и все московские спектакли. Абсолютно чужда светскости – предельно естественна и проста. Когда я пытаюсь представить себе, что такое хороший вкус в поведении – вспоминаю тетю Лену. Накрепко, как заговоренная, прикована к своей комнатушке – здесь был арестован Нистер, отсюда его увели ночью. Может, для нее уйти отсюда – значит что-то предать? Бог знает. Она никогда не говорит об этом. Даже когда голод, сырость и полумрак помещения ее одолели и она заболела туберкулезом, всё равно не ушла. Отказалась от госпитализации. Сидела на маленьком сундучке под бюстом Нистера, глотала какие-то таблетки, и, вроде, чего-то ждала. Хотя ждать было решительно нечего: Нистера уже давно не было в живых. Сын Иосиф уцелел, вернулся. Я думала – он немой, а он, этот огромный человек (в кого он такой?), просто перестал разговаривать.

И вот однажды... Как в сказке. Но в грустной: поздно. Всё поздно. Но все-таки: что было, то было. Приехал из далекого далека... Слава Богу, в те времена уже далекие далека имели свои названия.

Приехал из Франции владелец одной из крупных частных картинных галерей. Его фамилия – Каганович. Нет, не родственник "тому". Родственник Нистеру. Его родной брат. И началось. Что он только не предпринимал, чтобы ему разрешили помочь вдове покойного брата! Разрешили. Помог. Но, кажется, глаза тети Лены стали еще печальнее: " Ну подумай, зачем мне это?". Всё было бы "затем", кабы чуточку раньше. Да кабы не туберкулез – спутник нищеты и одиночества. Но времена приходят только тогда, когда они приходят.

Она умерла в сухой, теплой и светлой комнате. А рядом – агрегат, о котором она прежде и думать не думала: холодильник. Да еще с надписью "Форд". "Ну подумай, зачем мне это?".

По-настоящему радовалась она лишь тому, что имя Нистера будет увековечено: его брат сделал миллионный подарок Москве – картину из своей коллекции – в память о Нистере. С одной единственной просьбой: упомянуть имя брата, в память о котором работа появилась на стенах одного из лучших музеев страны.

Тетя Лена так и не узнала, что упоминания о Нистере нет.

В мастерской киевского скульптора Оли Рапай от пола до потолка – стеллажи... А на них чего только нет. Такого разнообразия цвета, форм, изысканных линий нигде больше не увидишь... Вечный праздник... Вазы, блюда, подставки, скульптура малых форм. Нет работы, которую не хотелось бы в руки взять, полюбоваться, повертеть... Честно говоря, завидно, хочется видеть это каждый день... у себя дома. Мне повезло. У меня есть работа Оли Рапай-Маркиш.

В этот раз мы были в гостях у Оли вдвоем с Леной Сигаловской, она всегда посещала мастерскую Рапай, когда приезжала в Киев. Говорила, что в атмосфере ее мастерской ощущает особую духовность. Да и Олю любит. Не просто любит: они уже как родственники. Можно сказать, кровные. По арестованным.

– Подними брезент с пола, – говорит Оля, – позади себя. Осторожно, не наступи, там работа...

Я подняла брезент и ахнула. Я ахнула, а тетя Лена вскрикнула. Композиция называлась "Арест", свидетельство очевидца. Отца Оли, поэта Переца Маркиша, арестовали, а через некоторое время арестовали Олю и ее мать. И выслали. Память подсказала Оле, уже зрелому художнику, детали воссозданной сцены, характер и пластику фигур, документальную подлинность происходящего. И Лене, как видно, работа в точности напомнила сцену ареста Нистера. Смотрю, она содрогается от беззвучных рыданий. Господи, как они помещаются в ней, она такая крошечная... Оля что-то накапала в стакан – в комнате запахло лекарством. Наверное, так было и тогда... Всё повторяется, даже запахи.

– Ты читала стихи Маркиша?

– Не читала.

– Я получила в подарок из Франции, там переизданы, – говорит Оля, – узнала новые подробности. Лучше бы их не знала. Кто-то из соседних камер, как видно, уцелел. Маркиш пел, когда его вели на расстрел. То ли сошел с ума от пыток, то ли в уме был, но радовался, что всё кончится, наконец.

– А Нистера не расстреляли. Он умер в камере, от пыток.

Я не могу покинуть то время, наверное, так же, как Лена не могла покинуть свою комнатушку. Оно, время, не так отдалено от нас, как может показаться. От него остались свидетельства-раритеты, несмотря на все усилия уничтожить их.

Я давно уже, несколько десятилетий знаю название книги Дер Нистера "Семья Машбер". Название знаю, но книги не читала. Даже если бы она была переведена с идиш на русский, ее всё равно бы (тем более) уничтожили. Я услышала это название от Лены Сигаловской.