братом своих собственных детей, а порой даже ровесником.
И они, очарованные его искрящейся ребячливостью, любовью
к ним и веселым добрым нравом, были уверены, что он не про-
сто отец, как другие, он их друг и настоящий товарищ. Теперь
он, тоскуя сам, страдал от жалости к маленькой Джудит, тоско-
вавшей в Стратфорде и разлученной навсегда со своим братом.
Такая разлука для близнецов, таких как она, пожалуй, самое
страшное испытание на свете. С этого лета сердце Уилла начало
болеть часто и сильно. Тогда он просил Виолу прижаться к нему.
Она обнимала его, и было ощущение, что его сердце вырыва-
ется из груди и колотится отдельно от тела прямо между ними.
267
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Тогда она сильнее прижимала его к себе, как ребенка, и сердце
затихало и переставало болеть. Виола была рада приходу всех
друзей и знакомых. Она понимала — теперь только заботы дру-
гих людей могут вывести брата из растерянного оцепенения.
Если его что-то отвлекало и оживляло в минуты уныния — так
это мир людей. Если что-то он и любил больше всего в жизни —
так это «совать нос в чужие дела», вникать в подробности
жизни, соучаствовать в ее стремительных действах. И театр. По
сути — одно и то же.
В конце концов, осенью произошло именно так, как хотела
и предчувствовала Виола. Уилла заставило выйти из дома происше-
ствие с компанией их старых друзей. Однажды, когда сестра
читала ему новые хроники, недавно изданные у Филда, в дверь
громко и настойчиво застучали.
— Боже! Ну и рвение! — сказал Уилл.
— Что ты успел натворить? — улыбнулась Виола, спускаясь вниз.
Распахнув дверь, она не поверила своим глазам.
— Не здесь ли проживает потрясатель… этих… ну…
— Ой, только не выражайтесь!
— Сердец, а ты что подумала? Или ты сейчас скажешь, что мы
вроде как оскверняем ваш порог, и тра-лю-ли да тра-ля-ля?
Дороти Сойер и Энни Ли! Бывшие спутницы «Слуг Ее Величе-
ства королевы» и нынешние обитательницы одного из домов сви-
даний в Шордиче. А с ними молчаливый Фрэнсис Лэнгли —
владелец театра «Лебедь».
— Дороти, Энни! Входите, входите же!
— Это ж надо! Ты как была своим парнем, так и осталась!
— Уилл! — крикнула Виола, — к нам старые знакомые.
Они поднялись наверх, и он впервые, наконец, улыбнулся
и обрел прежний дар речи.
— О-о-о! Нимфы! Грации! Кудесницы! Привет, Фрэнсис! Что вас
привело? Время не властно над вами!
— Дело Уайета, — без долгих вступлений признался Фрэнсис.
Они рассказали о деле, заставившем их обратиться к нему за
помощью. В Пэрис-Гарден в то время служил мировой судья, некий Уильям Гардинер, который всей округе был известен
как взяточник и вымогатель. Его пасынок — Уильям Уайет, по-
могал отчиму в делах неправедных, чем и расположил к себе
268
ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX
последнего. Два крючкотвора — старый и молодой — вот уже
несколько месяцев грозили закрыть театр, намекая на непри-
личия, якобы творящиеся в нем, но на самом деле откровенно
ожидая взятки. Последней каплей стала угроза Уайета за-
крыть не только театр, но и бордель, также принадлежавший
Лэнгли.
— Возмутительно, — согласился Уилл, выслушав их жалобы. —
Ни в какие ворота! Лишать самого насущного! Я считаю, это
преступление!
— Ты что, смеешься? — обиделась Дороти.
— Сердечко мое, не будь я так серьезен, я ни за что не ввязался
бы в это дело. Но, поскольку здесь задета репутация достойней-
шего в Лондоне дома, я не могу оставаться в бездействии.
— Я не понимаю, это ты нас называешь достойнейшим
домом?
— Разумеется, если вы считаете меня достойным защитником
в деле Гардинер-Уайет против милашки Дороти.
Решено было действовать без промедлений. Уильям выбрался
из домашнего халата, подаренного ему очередной симпатией, муж
которой ходил за моря и привозил с Востока диковинные товары, и впятером они отправились к Уайету.
Через неделю Уиллу пришлось раскошелиться. В судебном иске, поданном на них, Уайет утверждал, что он, две женщины и прочие
упомянутые лица грозили ему в письменной жалобе членовреди-
тельством и что он, Уайет, опасается за свою жизнь.
— Вот паскудник! — Уилл больше веселился, чем злился.
Его настроение явно менялось к лучшему, и у Виолы впервые за
долгое время отлегло от сердца.
В октябре Уилл чувствовал себя уже гораздо лучше и однажды
сказал сестре, что им пора переехать.
— Переехать? Но мы совсем недавно здесь живем. Что это ты
вдруг решил? — спросила она.
— Здесь тяжко теперь. Дух боли. Дух потери. Нужно поискать
другой дом.
В конце месяца они переехали в Саутуарк, ближе к реке и теат-
рам. А в ноябре к ним приехал Джон. Джон Шакспир. Отец.
Сколь невероятным было это событие, столь и закономерным.
После того, как Джон потерял единственного наследника муж-
269
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
ского пола от старшего сына, он вновь решил подать прошение
на герб, которое подавал 25 лет назад в 1568 году, но которое
тогда отозвал. Тогда у него не хватило средств на осуществление
этого честолюбивого замысла. Теперь он решился. Шакспиры
должны наследовать свое право именоваться копьеносцами,
«потрясателями копья».