Огромная панда протягивает мне своей когтистой лапой облако сладкой ваты. Но я-то отлично знаю, что это не панда, а такой специальный человек, который залез в её шкуру!
Я хочу взять угощение и понимаю, что руку мою держит отец. Вижу над собой его доброе лицо. Он что-то говорит мне и кивает на панду, а я смотрю на красивые золотые нашивки на его плечах, планку из цветных лент на груди и думаю о том, что завтра он опять уезжает куда-то очень далеко. А мама снова будет сильно грустить, но только потом, когда он уедет.
Передо мной уже мамино лицо. Такое красивое. Длинные чёрные волосы собраны в узел и скрыты под шейлой, один конец которой закинут за плечо. Мама улыбается и тоже что-то говорит, но я опять не слышу из-за громкой музыки, что раздаётся совсем рядом.
У меня в руках восхитительный воздушный шар в виде жирафа. А над жирафом, там, ещё выше, над головами людей, тоже обращёнными вверх, прямо в синем небе шагает человек. Он держит поперёк туловища длинный шест и легко ставит ноги на натянутый в воздухе трос.
Я думаю о том, какой это смелый человек. Наверное, почти такой же смелый, как мой отец. Мне очень хочется подарить ему своего жирафа.
Мы стоим рядом – мама, я и смелый человек с широкой белозубой улыбкой и смеющимися глазами. Отец стоит лицом к нам и протягивает плоский чёрный прямоугольник, в котором вспыхивает маленькая лампочка. Жестом он просит маму поднять меня повыше.
А теперь мы идём домой, и я снова оборачиваюсь, чтобы помахать на прощанье смелому человеку, который одной рукой держит моего жирафа, а другой тоже машет нам вслед.
Какой же это был замечательный день! Один из лучших дней в моей жизни.
Как бы мне хотелось, чтоб отец приезжал чаще!..
Концы шеста судорожно рисуют в воздухе странные фигуры.
Рокот толпы и музыка мгновенно сменяются гробовой тишиной.
Слышен лишь свист вибрирующего троса.
Толпа коротко выдыхает.
Шест, изогнувшись дугой, летит навстречу слепому солнцу.
Через мгновение я снова могу видеть.
Сквозь ноги сгрудившейся толпы смотрю на необычно вывернутую фигуру смелого человека, распростёртую на асфальте. Он лежит на спине, с подломленной под тело рукой, а широко открытые глаза его неподвижно обращены прямо ко мне.
Из уха, пульсируя, сочится тонкая ярко-красная струйка и исчезает в быстро растущей луже такого же ярко-красного цвета.
Хочу закричать, но лишь пустота клокочет в моей груди.
Хочу бежать прочь, но толпа людей зажимает меня в тиски и обволакивает собою всё тело. Ноги утопают и вязнут в чём-то липком, подкатывающем к самому горлу...
Да нет же! Не может этого быть!
Я отлично помню, как смелый человек взял меня на руки вместо мамы и поднял к себе на плечо. А люди, собравшиеся вокруг, тоже стали нас фотографировать, а потом дарили мне конфеты и воздушные шары.
Я помню эту фотографию ещё на бумаге!
Она долго хранилась у меня, пока все семейные архивы не были заменены цифровыми копиями.
Сейчас найду её. Вот же! Нет, не то...
Это... тоже не она...
А, может, это я что-то спутал, забыл?
Может быть канатоходец тогда действительно упал и разбился? И воспоминания о детстве, городском празднике, маме, отце полны не счастья, а ужаса?